Зал рукоплескал.
Георгий Иванович Куницын обвел горящим взором взбудораженную публику, вознес руку, словно пушкинский медный всадник, остановивший над бездной коня, и произнес:
— Не обязательно всем думать, как я. Моя задача — загнать вам под череп ежа, чтобы он вас подвиг на собственные концепции!
— Георгий Иванович — это п е с н я! — восхищался Куницыным Владимир Георгиевич Ажажа.
А мой сын Сереня, которого я умышленно прихватила с собой для формирования его космического сознания, мрачно заметил:
— Какая-то взрослая бубня! Понимаю, если б ты еды взяла — нашу большую черную сумку, — ворчал он по дороге обратно, — я бы все время ел, пил «пепси-колу». А так?! Ни одного слова не понял!..
Я же отвечала ему сердито:
— Больше слов надо знать! Стыдно ребенку скучать на ученой лекции шестичасовой. Позор!
Поздно вечером я увидела, что он сидит с большой общей тетрадью и на обложке печатными буквами пишет:
Недавно я нашла эту тетрадь. На первой странице там нарисован человек у окна — спиной к зрителю — с чайником в руке. А под ним стихотворение:
Мне кажется, мой папа —
инопланетянин.
Он длинный весь, худой,
большеголовый.
Он любит чай пить
и конфеты кушать,
И радио он почему-то
любит слушать.
Наверное, на той планете
дальней,
С которой прилетел
мой папа Леня,
Ни песен не поют,
ни чайника не ставят,
Конфет не продают
и май веселый не встречают.
И он глядит на небо
утром ранним.
А я боюсь, чтоб он
не улетел.
Глава 5
«И в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горация!»
(Эфир от 7 февраля 1989 г. — 19.05–20.00)
Как-то раз, беседуя с Владимиром Георгиевичем, я задала ему вопрос, который меня давно тревожил: сам-то он видел когда-нибудь НЛО или пришельцев? Своими глазами?
— Уфолог в научных исследованиях должен опираться на опыт всего человечества. И ему совершенно необязательно это видеть, — неожиданно сухо ответил Владимир Георгиевич.
И вдруг добавил — так сердечно:
— Но я видел. Я был в гостях. Возвращаюсь домой. А у меня застекленная дверь на кухню. Вижу — сквозь стекло — существо невысокое, чуть больше метра. У меня, как говорят морские офицеры, «подводное» спокойствие, ни страха, ни удивления, а только вдруг почему-то, хотя в этом совестно признаться, — взыграло оскорбленное самолюбие. Я — ответственный квартиросъемщик, а в кухне какая-то нечисть.
— Я выпятил грудь, — рассказывает Владимир Георгиевич, — и пошел на него в наступление. Он попятился. Я оттеснил его к окну. Он отступил, но не был испуган. Спокойно смотрел на меня, даже немного насмешливо. И я на всю жизнь запомнил этот взгляд. Потом он исчез. Я кусал локти и рвал на себе волосы, я был не я, но факт остается фактом.
