«в злобном исступлении» переворачивал стол жюри.
Каша была заварена, публика раскупала с утра все билеты, вечером народу, охваченное лихорадкой, толпилось у дверей цирка, ожидая третьего отделения, когда была назначена борьба. А наутро не один конторщик или подмастерье очнется с головной болью и пустым кошельком.
Ботик не пропускал ни единой репетиции. Наездники, сыновья , гоняли его в хвост и в гриву: «Боб — туда!», «Боб — сюда!» Он, взмыленный, метался между конюшней и манежем, помогал разбирать и складывать реквизит, готовил лошадей. За это ему позволили бесплатно смотреть оба представления, дневное и вечернее, что доставляло Ботику неизъяснимое наслаждение.
Но бывали особенные вечера, когда он приводил с собой Марусю, в кои-то веки свободную от дежурства. Все связи были задействованы — Иона, , супруги , чтобы на пути у влюбленных не было никаких препон. Они устраивались в проходе на ступеньке, Ботик обнимал Марусю, прижимался к ней бочком и был на седьмом небе от счастья.
Больше всех Марусе нравились наездница Эмми, дрессированная свинья и воздушные гимнасты.
Великана Маруся жалела, она с детства знала, какой Лука нескладный дядя, достань воробушка. И хотя Иван больше играл на публику, чем действительно копья ломал, трижды обращался к ним в лазарет общины Красного Креста с ушибами, растяжениями и другими травмами.
Да и Грому приходилось туго. Как раз недавно Иван выговаривал в , что Лука, увлекшись борьбой, слишком нажимал на него коленкой и теперь у него в непристойном месте синяк.
— Ты хоть подумал бы, оголец, что мне пятьдесят пять, а не двадцать три, как тебе! — ворчал , поджаривая котлеты и разливая по стаканам водку. После полбутылки они оба засыпали богатырским сном. Так что мир царил под оливами. Цирк имел сборы. Все даже на время почти забыли о войне.
Ботик дневал и ночевал в цирке, забросил все на свете. Лишь одна Маруся помимо арены с опилками влекла моего влюбленного деда, он никогда не встречал ангелов, но в представлении Ботика они выглядели именно так, как его Маруся.
