Гастон перечитал письмо. Ему-то казалось: недооценила, не поняла… Все поняла и все оценила! Он полистал сборник, посмотрел оглавление. Один очерк назывался «На барже», и он принялся не спеша читать. Странно было читать о самом себе, о своей жизни, причем в малейших подробностях. Пусть не о всей жизни, ее крошечном эпизоде, но все же… Он не видел, чтобы Лиза делала записи, но временами ловил ее пытливый взгляд: она как будто изучала его — собирала детали! — и в поезде, который увозил ее вечером в Париж, заносила все в блокнот, чтобы не потерять. И ничего не потеряла, сохранила каждое слово, каждый жест. Все детали гармонично вписались, и даже то — здесь Гастон улыбнулся, — как он спас от пилы грецкое дерево, которое почему-то мешало муниципалитету.
Он читал и плакал. Сентиментальный старик… Сочинял пламенные мейлы, исполнял для нее под гитару песни Брассенса и покупал к ее приезду красные розы. Кому-то он покажется смешным. Но он любил Лизу, как можно любить в последний раз. А она не посмеялась над его чувствами, отнеслась к ним с бережным пониманием, описала их трогательно и верно, и он был несказанно благодарен ей за то, что она так хорошо поняла его. Лучше, чем он сам.
Ему страстно хотелось увидеть ее, узнать, как она живет… Живет — без него! Но он и хотел и боялся знать, боялся этих самых жизненных подробностей, которые могли причинить ему боль… В его возрасте следовало избегать сильных потрясений. Их история… Как ее назвать? История невозможной, несостоявшейся любви — так что ли? — с внезапным исчезновением Лизы осталась вроде незавершенной. Но теперь у нее появился конец. И его написала сама Лиза. Его славная умная Лиза поставила точку, на сей раз окончательную, и лучше ничего не добавлять. Ни эпилога, ни продолжения… Да и какое продолжение? Он мог разыскать ее через издателя. Написать ей, поблагодарить за книгу, предложить встретиться, она, скорее всего, согласится, они чинно посидят за чашкой кофе, преодолевая скованность натянутой любезностью и разговором ни о чем, и расстанутся с грустным облегчением двух, в сущности, малознакомых людей, которым нечего друг другу сказать… Нет, не хотел он такой встречи!
Гастон долго сидел на холодеющей палубе, не шевелясь и замерзая. А напротив, на другом берегу, под ивами, тоже сидела маленькая человеческая фигурка и удила рыбу. Гастон смотрел на эту фигурку и думал о том, что его жизнь будет неизменно течь до конца отпущенного времени, как она текла последние двадцать пять лет, с той разницей, что теперь в ней постоянно будет присутствовать дорогая ему рыжеволосая женщина, которую он встретил слишком поздно.
