– Зато у вас в центре Москвы музей какого-то Шилоффа. Шилофф – это есть кто? – заинтересовался немец.
– По-моему, никто.
– А почему у него музей в центре Москвы?
Подумав, я ответил:
– Это метафизический вопрос. На него трудно дать ответ сразу. Тебе надо прожить в Москве хотя бы год, чтобы понять, почему у нас нет музея Малевича, но есть музей Шилова.
Немец согласился…
Улетая из Осло, садясь в самолет, я заметил другой лайнер, заходящий на посадку. Он назывался “Эдвард Мунк”, с хвоста внимательно смотрело лицо художника.
И это было сильно.
Перечитывая книгу дяди Гиляя “Москва и москвичи”, нашел описание одного обеда в известном московском ресторане Тестова в 1897 году, на который автор бессмертной книги о московских нравах пригласил двух своих друзей – актера и инженера. Троица пообедала по-московски. Пообедала, надо сказать, весьма неплохо.
Все началось с вопроса Гиляровского к седовласому половому:
– Чем, братец, угостишь?
Опытный братец ответствовал:
– Янтаристый балычок с Дона, белорыбица с огурчиком, икорка белужья и паюсная…
Подали два окорока провесной ветчины, нарезанной “прозрачно розовыми, бумажной толщины ломтиками”, тыкву с огурцами, блюдо семги с угольниками лимона, мозги на обжаренном хлебе, селедку астраханскую.
Это была холодная закуска.
Выпили “попервоначалу под селедочку. ‹…› Потом под зернистую с крошечным расстегаем из налимьих печенок, по рюмке сперва белой холодной смирновки со льда, а потом ее же, подкрашенной пикончиком, выпили английской под мозги и зубровки под салат оливье”.
Половые черпали серебряными ложками икру из серебряных жбанов (!) и раскладывали по тарелочкам.
Потом подали и горячую закуску: селянку (не путайте с супом, она готовилась на сковороде), а к ней – большой расстегай, который седой половой разрезал “моментально и беззвучно” на десятки узких ломтиков в виде цветка:
– Помилуйте-с, сорок лет режу!
За селяночкой последовали телячьи котлеты со спаржей, лососинка грилье, а завершилось все жареными поросятами с кашей (каждому по целому поросенку!) – в полной неприкосновенности, по-расплюевски, как потребовал актер.
Друзья с аппетитом ели, а оркестрион в зале выводил: “Вот как жили при Аскольде наши деды и отцы…”
Так ела русская интеллигенция в конце XIX века. И заметьте, что это не какие-нибудь купцы-обжоры, давящиеся сотым блином.
Я бы, наверно, умер после такого обеда, даже если все съеденное и запивалось бы большим количеством водки.
