Потом старший опомнился, шагнул к отцу:
– Ты не очень-то тут… мы ж поговорить пришли.
– Отчего ж не поговорить, – повернулся к Матвею, – давай чаю, сынок. А вы вон, в кухню проходите.
Мужики забухали сапогами в мерзлую поутру землю – с вечера шел дождь, а ночью приморозило немного. Зашли в кухню, разместились. Матвей зашел в дом, оделся быстро. Мама уже достала из печи чугунок с горячей водой и запаривала иван-чай. Матвей подхватил его и понес отцу, зажав в прихватках. От чугунка шел густой вкусный пар.
В кухне мужики расселись вокруг стола и с наслаждением дымили – все же в тепле и сухости, не на улице, где промозглый октябрь вытягивал из тебя остатки тепла.
Матвей бухнул чугунок на стол, туда же поставил кружки. Отец выжидательно посмотрел на старшего. Тот отвел взгляд, потом начал говорить:
– В общем, Лукьян, – он кивнул на младшего, – шел сегодня… ну, из гостей шел. Решил срезать немного, чтоб через всю деревню не тащиться, ну и за огородами увидал Прошку вашего. Чего молчишь, говори? – он повернулся к напарнику.
Тот пожал плечами и заговорил:
– А чего тут говорить. Иду. Смотрю, в канаве чернеет что-то. По темну и не разглядишь. Подошел ближе – мужик какой-то. Я его винтовкой ткнул – не шевелится. Переворачиваю – а у него горло от уха до уха перехвачено, вот так-то, – он с вожделением посмотрел на исходящий паром чугунок.
Отец заметил его взгляд, сказал:
– Погодь немного, пусть напарится чутка, а то совсем пустой будет.
Потом повернулся к старшему:
– Ну а ко мне-то чего пришли?
Тот смутился немного, но ответил все же:
– Я ж говорю – ты на него злой был, все знают. Да и он на тебя хулу возводил – мол, с беглыми знаешься. Вот мы и подумали, что это ты его. Как только Лукьян заявился, мы сразу к тебе.
Отец усмехнулся как-то недобро:
– Это вы ошиблись. Никогда я на человека руки не поднимал, если только по уху треснуть. А чтобы вот так, по-воровски, глотку резать… Нет. Я бы об эту падаль и руки пачкать не стал.
Старший смотрел на отца внимательно, вдумчиво, потом сказал:
– Это ты не нам будешь рассказывать. В город поедем, там и расскажешь.
Отец вскинулся:
– Кому там рассказывать-то? Там же непонятно кто власть? То красные, то белые. Что непонятного-то? Не я это.
Тот кивнул согласно, но сказал:
– Мое дело маленькое – доставить тебя, а там пусть разбираются, ты аль не ты.
Отец помолчал, потом встал, разлил по кружкам чай:
– А если не пойду добром? На штык будешь брать?
– Я не буду. Но в город все равно доложить обязан. А те уж церемониться не станут, точно тебе говорю. Поехали лучше с нами. Если не ты, так и не будет ничего – дознаются, и домой поедешь.
