– Так на продажу ж увез.
– И как, продал?
– А то как же, конечно. Выменял на бычка. Весной бычка мне отдадут и пару телочек.
Прошка заголосил было, но один из мужиков прервал его:
– Не блажи, тетеря. Пей меньше.
Кивнул отцу и пошел со двора, смерив Матвея долгим взглядом. Прошка засеменил следом. Матвей затворил за ними калитку, повернулся к отцу – тот сел на крыльцо и зло сжимал кулаки:
– Ну Прошка, ну сволочь, погоди у меня…
Мама обняла его за плечи, прижалась щекой:
– Перебедуем и это. Ты, главное, не озлись. Не надо.
Матвей глядел на них и вдруг заметил, как они оба постарели…
– Открывай, хозяин! Где ты там, спишь что ли?
Кто-то гулко долбил в калитку сапогом. Серко вскочил и стоял перед воротами, ощерившись и не издавая ни звука. На дворе раннее-раннее утро. Густые как сливки серые сумерки, стылая морось в воздухе. Отец в накинутой на голое тело овчиной телогрейке и растоптанных калошах пошел отпирать калитку – с недавнего времени все в деревне стали запираться на ночь. А ведь не было такого никогда, дома открытыми стояли днем и ночью. Но сейчас тревожно стало, да и пришлые появились. Их несло по Алтаю голодом и злобой, выметало из городов и бросало в деревни. Как грязь в лицо…
Матвей стоял на крыльце, зябко кутаясь в такую же телогрейку и переступая голыми ногами – стук поднял их с лавок.
За воротами стояли давешние мужики в шинелях. Хмурые, заспанные и какие-то помятые, с щетиной и стойким запахом перегара. Отец глянул вопросительно:
– Ну, чего шумите? Ночь на дворе, чего не спится-то?
Старший из них, с винтовкой с примкнутым штыком, сказал грубо, проталкиваясь во двор:
– А скажи-ка мне, голубь, когда ты Прохора видел последний раз?
Отец опешил:
– Вот те раз! Вы ж сами его вчера от меня увели? А чего спрашиваешь?
Старший пытался раскурить самокрутку, прикрыв ее ладонью – скорее по привычке, ветра не было, и за него ответил второй:
– Нашли вашего Прохора за огородами, мертвого, что характерно. – Он тоже потянулся за табаком, но старший цыкнул на него, и он передумал.
Отец крякнул озадаченно, почесал в затылке и спросил:
– А я при чем? Чего ко мне пришли-то?
Младший открыл было рот, но старший первым сказал:
– Так вы с ним ругались – нет? Он на тебя хулу возвел, вот ты его и того, а?
Отец ощерился, Матвей никогда его таким не видел. Жесткая складка пролегла от губ, глаза стали злыми:
– Что мелешь, ты?!
Мужики даже отшагнули немного, и Матвей невольно подумал, что отец его стоит напротив этих мужиков, как волк против двух дворняг. Вроде и одного племени, но…
