– Не надо нам этого всего, громкого и красивого. Скажи нам, штабс-капитан, чем вы лучше красных? Ваши люди запытали мужика, забили кнутами и в соль завернули! Зачем вы здесь? Выбивать из нас хлеб кнутом?!
Народ вокруг зароптал, послышались выкрики:
– Правильно! Зачем? Чем лучше?!
Штабс-капитан поднял руки в успокаивающем жесте, заговорил снова, стараясь быть очень убедительным:
– Если бы мы хотели взять у вас что-то силой – мы бы взяли!
На этих словах Никодим недобро усмехнулся, а народ недовольно загудел, заволновался.
– Но! Мы пришли просить о помощи! И надеемся на ваше благоразумие!
Никодим спросил:
– И сколько людей в том отряде? Скольких нам кормить и размещать? Сколько лошадей готовить?
Петровский посмотрел на Никодима оценивающе, сказал:
– Отряд большой. Вы не справитесь, – и прямо посмотрел Никодиму в глаза.
Тот взгляда не отвел. Над улицей повисла тишина. Люди ждали, что скажет староста. А тот не знал, что сказать. Тогда Никодим протиснулся к крыльцу, взошел на него, подвинув плечом белогвардейца. Тот недовольно поморщился, но промолчал. Никодим встал между ним и старостой – огромный, на голову выше и в полтора раза шире офицера, сказал, глядя на толпу:
– Я так мыслю. Если просят добром – почему и не помочь. Но если начнут бедокурить – будем стрелять.
Народ одобрительно зашумел, но кто-то крикнул:
– Да на кой они сдались им помогать? Сначала им, потом другим… Что сами есть будем?
Никодим глянул на стоящего рядом офицера, сказал громко, так, чтобы все слышали:
– У нас в каждом доме по винтовке, и стрелять мы умеем. Помогать – это дать столько, сколько можешь. И мы дадим именно столько, сколько можем. Согласны?
Народ загомонил, староста же только хлопнул Никодима по плечу. Белогвардеец кивнул согласно и сказал:
– Я надеюсь, что вы не оставите нас один на один в этой войне! Мы не будем творить бесчинств.
Никодим сказал:
– Здесь каждый это услышал. И ты услышал, что стрелять мы умеем.
Петровский молча ушел в дом, гулко топая сапогами по крыльцу. Никодим спустился с крыльца и пошел, раздвигая толпу – плечи его плыли над макушками…
В этот день в зимовье они не поехали – было уже поздно. Да и конники остались в деревне, определившись на постой по разным домам, и оставлять женщин дома одних Матвей с Никодимом не захотели.
А утро началось со скандала – один из заезжих с утра срубил шашкой голову гусю. Захотелось ему на обед птицы, и он, не спросив разрешения, зарубил гусака. Всех едовых гусей забили еще в начале декабря, и оставшиеся не предназначались на стол. Хозяйкина дочка, маленькая конопатая смешливая девчушка, навзрыд рыдала над птицей. А ее отец подступился к Петровскому с требованием покарать негодяя. Тот же пытался уладить дело миром, упирая на то, что это всего лишь гусь. И тогда послали за Никодимом – вчера его авторитет, и без того немалый, возрос необычайно. Никодим, вникнув в суть вопроса, поступил просто – пришел к Петровскому и спросил:
