Рядом с этим домом был погребок. Когда подъехал хозяин в зеленой карете, там уже стояла другая, и вышли две дамы, хорошо мне известные. Одна — кривобокая; кто она такая — читатель и сам догадается; вторая была бедная Кикси; приехала проводить невесту.
Только что карета хозяина успела остановиться, только что кучер отворил дверцы, а я собрался подойти помочь хозяину выйти, как вдруг из погребка выскакивают четыре молодчика и становятся между каретой и дверями посольства; еще двое отворяют дверцы кареты с другой стороны и говорят:
— Rendez-vous, M. Deuceace! Je vous arrête au nom de la loi! (To есть: «Вылезайте, мистер Дьюсэйс, и пожалуйте в кутузку».) Хозяин бледнеет как смерть и подскакивает, точно змеею ужаленный. Он хочет бежать через другую дверь, но v тут видит четверых, преградивших ему путь к свободе. Тогда он рывком опускает окошко и кричит:
— Fouettez, cocher! (To есть: «Пошел, пошел!») А кучер не едет и даже на козлах уже не сидит.
Тут как раз и я подошел, а те двое влезли в карету. Вижу такое дело и приступаю к своим обязанностям: с печальным лицом становлюсь на запятки.
— Tiens, — говорит один из молодчиков, — c'est le drôle qui nous a floué l'autre jour[31].
Я их тоже узнал, но не улыбнулся — не до того было.
— Où irons-nous done?[32] — спрашивает кучер у сидящих в карете.
А те в ответ басом: «À SAINTE PÉLAGIE!»
* * *
Тут мне надо бы описать тюрьму Сент-Пелажи, которая во Франции то же, что у нас Флит или тюрьма Королевской Скамьи. Но об этом предмете я умолчу. Во-первых, тюрьма так отлично описана несравненным Бозом[33] в истории мистера Пиквика, что против него мои писания не покажутся интересны; во-вторых, я слишком мало там пробыл, не желая губить свои молодые годы в таком скучном месте.
Конечно, мне первым делом пришлось доставить записку от хозяина к его нареченной. И как же бедняжка отчаивалась, когда, прождавши два часа в посольстве, так и не дождалась жениха. Видя, что он все нейдет, она поплелась безутешно домой, где я уже ждал ее с письмом.
Теперь он не мог скрыть от нее свой арест; но что-то наплел о предательстве друга, который будто бы подделал вексель, и бог знает что еще. Впрочем, не важно, что он там плел; скажи он ей, что векселя подделал папа Римский, она и тут бы поверила.
Леди Гриффон я теперь не видел. У нее была своя гостиная, у мисс своя, и там же она обедала; они так ссорились, что, пожалуй, и лучше было им не встречаться, и только лорд Крэбс навещал их обеих и обеих умел утешить, такое уж он имел обхождение, что не устоишь. Он вошел как раз, когда мисс, вся в слезах, слушала мой рассказ об аресте. Ах, ведь тюрьма — это ужас, ведь там казематы, там эти ужасные тюремщики, там сажают на хлеб и на воду! Бог ты мой! Все это она вычитала в романах.
