О чем говорили за обедом у посланника — это стало мне известно уже позже, но я приведу весь разговор сейчас, со слов молодого человека, стоявшего за стулом лорда Крэбса.
Как писала леди Бобтэйл, обедали «ан пти комите»; лорда Крэбса посадили между дамами Гриффон, и он с обеими был как нельзя любезней.
— Позвольте, дорогая леди, — сказал он (между супом и рыбным), — горячо поблагодарить вас за вашу доброту к моему бедному мальчику. Вы слишком еще молоды, миледи, чтобы испытать родительские чувства, но с вашим нежным сердцем вам легко понять признательность любящего отца ко всем, кто добр к его сыну. Поверьте, — продолжал он, нежно на нее глядя, — что добро, сделанное ему, сделано также и мне и вызывает в моем сердце ту же признательность, какую чувствует к вам мой сын Элджернон.
Леди Гриффон покраснела и так потупилась, что окунула локоны в тарелку; она глотала лесть лорда Крэбса, точно устриц. А милорд (язык у него был подвешен на редкость ловко) обратился к мисс Гриффон. Он сказал, что ему известны некоторые обстоятельства. Мисс покраснела. Экий счастливчик! — тут она покраснела еще пуще, а он глубоко вздохнул и принялся за тюрбо и соус из омаров. Хозяин и сам был силен по части лести, но до старика ему было очень далеко. Тот за один вечер успел столько, сколько иному не суметь и за год. Вы не замечали ни красного носа, ни толстого брюха, ни нахальных глазок: так сладко он умел говорить, так занятно рассказывать, а главное — такие выражал благочестивые и благородные чувства. Вы скажете, что при таком своем богатстве дамы были очень уж легковерны; но не забудьте — они только что приехали из Индии, лордов еще почти не видали, а на титулах были помешаны, как и положено в Англии каждой порядочной женщине, которая начиталась великосветских романов. Словом, они еще только делали свои первые шаги в свете.
После обеда, пока мисс Матильда пела «Die tanti», или «Фанти-манти», или еще какие-то итальянские арии (как, бывало, начнет этот визг — не остановишь), милорд опять подсел к леди Гриффон и заговорил уже по-другому.
— Экое, — говорит, — счастье, что Элджернон нашел такого друга как вы, миледи.
— Уж будто? Полагаю, милорд, что я не единственный его друг из порядочного общества.
— Нет, конечно; были и другие. Его рождение и, позволю себе сказать, родство со мной доставили ему множество друзей, но…
— Что «но»? — переспрашивает миледи, смеясь его мрачному виду. - Неужели мистер Дьюсэйс потерял их или оказался их недостоин?
