А штуки были вот какие. Часа через два, зная, что дамы уехали, он сделал вид, будто хватился бумажника, и вернулся за ним.
— Доложите мисс Кикси, — говорит он лакею, — что я прошу ее выйти ко мне.
И мисс Кикси выходит, очень довольная.
— Ах, мистер Дьюсэйс, — говорит она и старается покраснеть, как подобает девице, — ах, какая неожиданность! Но я, право, не знаю, подобает ли мне принимать джентльмена, — ведь я одна в доме.
— Не говорите так, милая мисс Кикси; ведь я пришел с двойной целью поискать бумажник, который я, кажется, здесь забыл, и просить вас пожалеть одинокого холостяка и угостить его вашим несравненным чаем.
Несравненный чай! Я готов был лопнуть со смеху. Ведь он и пообедать не успел!
Сели пить чай.
— Вам со сливками или с сахаром, дорогой сэр? — спрашивает бедная Кикси нежно, как голубка.
— С тем и другим, милая мисс Кикси, — отвечает хозяин и столько уплетает оладий и яблочных пирожков, что впору хорошей прачке.
Не стану приводить разговор между хозяином и девицей. Читатель, я полагаю, догадался, зачем Дьюсэйс целый час старался занимать ее беседой и пил ее чай. Он хотел вызнать про денежные дела семьи и решить наконец, на которой из дам ему жениться.
Где же было бедняжке устоять против него? Через четверть часа он ее (извините за выражение) вывернул наизнанку и уже знал столько же, сколько она, да только знала-то она немного. Доход составляет девять тысяч в год, как она слыхала; а капитал и в деньгах, и в недвижимости, и в индийских банках. Бумаги на куплю и продажу подписывают обе дамы, так что деньги, как видно, поделены поровну.
Девять тысяч в год! У Дьюсэйса забилось сердце и разгорелись щеки. Не было ни гроша, а завтра, стоит ему захотеть, будет пять тысяч годовых!
Да, но как это сделать? У кого же все-таки деньги, — у мачехи или у падчерицы? Сколько он ни пил чаю, а точно ничего не узнал; и пожалел, зачем нельзя жениться на обеих сразу.
* * *
Дамы вернулись очень довольные приемом у посланника; выйдя из кареты, они велели кучеру ехать дальше и доставить домой толстого старого джентльмена, который их провожал; а он на прощанье нежно жал им ручки и обещал часто бывать. Из учтивости он даже хотел проводить миледи по лестнице, но она не позволила.
— Эдвард, — сказала она кучеру, очень довольная, что ее слышит вся гостиница, — доставьте его светлость домой.
Кто же был его светлость? Ну конечно, лорд Крэбс, тот самый старый джентльмен, который накануне показал себя таким нежным отцом. Узнав об этом, хозяин понял, что зря отказался дать папаше тысячу фунтов.
