— Счастливец, Фока! А я вот сирота, родителей своих не помню. Поднял меня на поле битвы старшой наш мечник, — печально проговорил Василько.
— По облику как будто ты не здешний… Волосами светел, глаза, как небо, голубые да и телом бел… Коль хочешь, пойдем о завтра день к моим в Киев… Отпросимся у нашего старшого… Мать навестим. Авось вспомянешь и ты свою родную!
— Что ж, пойдем, братан! Я материнской ласки не помню, хоть на тебя я полюбуюсь, как мать свою ты будешь обнимать…
— Да и сестру… Аль про нее забыл? — прошептал черныш.
Тяжело вздохнул Васильке
— Счастливец ты, братан! — грустно проговорил он. — А я без роду без племени и здесь и там чужой — всем я чужой.
Молодые люди замолчали.
— Ишь звезды-то… Тухнуть собралися… Их месяц-батюшко сияньем потушил… — мечтательно промолвил Василько.
В Вышгороде послышалось пение петухов.
— Запели петлы… Спать пора… С рассветом подыматься надо. Ночь ныне коротка… — сказал Фока. — Прощай!
— Прощай, братан! — ответил Василько.
И оба юноши, плотно завернувшись в азямы, заснули.
Росистое утро рано всполошило спавших на дворе дружинников.
Ветром доносило из далекого Киева звуки била из Десятинной церкви.
— Что ж, братан, не раздумал идти? — спросил Фока своего товарища.
— Э, не!..
— Так я пойду в избу, поспрошаю… Коль проснулся старшой, так и тебя отпрошу.
— Ступай!..
Михно не стал задерживать товарищей, и они тотчас отправились в Киев.
Солнце только что взошло… На дороге было непыльно, жары еще не чувствовалось. Весело разговаривая, путники подошли к палисадам стольного города, прошли мимо ходившего на вышке сторожевого дружинника, зорко посматривавшего на степную дорогу, и вошли в самый город.
Киев только что проснулся. Скрипели журавли над колодцами, подымаемые и опускаемые заботливыми хозяйками. Кое-где из труб струился легкий дымок, на площадях раскидывался торг, суетились вороватые ясины, пронырливые жиды, пробовали мечи варяги, перекликались на своем гортанном языке кочевники-половцы. От свежевыпеченного горячего хлеба, расставленного на лотках, валил пар, тянули жалобную песнь слепцы.
Торг оживлялся.
Молодые дружинники подошли к домику, где жили мать и сестра Фоки.
— Може, еще с торга не вернулись?! — заметил Василько, когда товарищ его несколько раз нетерпеливо постучал кольцом калитки. — Пождем!
— Заспались долго! — сказал Фока и ударил рукояткою меча о дубовую доску калитки.
На этот раз стук был услышан. Кто-то порывисто подбежал к калитке и широко распахнул ее перед дожидавшими.
