Григорий стоял на своем.
— Хочешь, я для Оксиньи всю свою службу у князя брошу, за другое дело примусь.
Пономарь развел руками.
— Ой, вижу, не переговорить мне тебя. Уезжай с Богом до греха, — прибавил он решительно.
— Нет, Афанасий Савельич, не гони, не уеду, пока не решишь, здесь останусь.
— Ишь, блажной какой! — с досадой проговорил Афанасий и задумался. — Уж коли так забрала тебя за ретивое моя Аксютка, слушай, что я тебе скажу. Езжай ты домой в Тверь да дня через три сюда вертайся, я тою порою все обдумаю, со старухой переговорю, тогда и решим.
Лицо Григория расцвело радостью.
— Что ж, Афанасий Савельич, я на это согласен. Прости меня, Христа ради, и не стань поперек моему счастью!
Дойдя до дому, княжий отрок вскочил на коня, низко поклонился хозяину и помчался в Тверь.
Долго смотрел старик пономарь вслед удалявшемуся всаднику. Он еще не мог прийти в себя. Все сватанье Григория ему казалось странным сновиденьем. Статочное ли дело, чтобы любимый княжий отрок мог посвататься к его дочери.
Задумчиво пошел Афанасий в избу и стал дожидаться возвращения своих домашних. За пригорком запела жалейка пастуха, вернулся с пастбища скот. Вечерело. Солнышко медленно уходило на покой. Скоро на пригорке показались жена и дочь пономаря, возвращавшиеся с работ. Афанасий встретил их у ворот, расспросил о работах, а затем проговорил:
— А за тебя, доченька, жених сватался!
Ярким румянцем вспыхнуло лицо Оксиньи, вспыхнуло и тотчас же побледнело. Испуганно взглянула на мужа и старуха.
В те поры ни мать, ни дочь не смели противиться воле мужа и отца: что он решил, так тому и быть. Тем не менее молодая девушка взволнованным голосом спросила отца:
— Дозволь спросить, батюшка, кто к тебе меня сватать приходил?
Чуть заметная улыбка промелькнула по лицу пономаря.
— Сказывать, что ли? Ой, не поверишь!
— Не томи ты девку, говори, Афанасий!
— Да Григорий, княжий отрок.
Снова зарделась, как маков цвет, Оксинья.
— Люб он, что ли, тебе? Задумалась девушка.
— Люб не люб, а такова, видно, воля Божья.
— Высоко ты задумала, дочка, — заметила мать, — не по себе дерево клонишь.
Спокойно взглянула девушка на мать и промолвила:
— Не ведаем мы, матушка, про волю-то Божью. Изумленно смотрел Афанасий на свою дочь.
— Гордыня тебя обуяла, дочка: подумай, что ты говоришь!
— Нет, родитель, не гордыня, а если Богу так угодно, пусть так и будет. Сделай ты все, о чем тебя просит княжий отрок…
— Да ведь князь ему воспротивит жениться на тебе?
