– Булку дай.
Узбечка брезгливо поджала губы и осторожно, по монетке, вытянула деньги из блюдца чумазым пальцем с облупившимся красным лаком на широком и коротко обстриженном ногте. Сания с ненавистью посмотрела на нее, подумала, что косоглазая, а туда же, брезгует ей, русской.
Продавщица-узбечка плюхнула булку хлеба и, как только Сания забрала ее, захлопнула окошко ларька, поставила табличку «закрыто» и отвернулась.
Когда добрались до дома, стало совсем темно. У подъезда снова вывернули лампочку, и Сания на ощупь тыкала в кодовый разбитый замок. Кнопки опять заедало. Она разозлилась, слезы горячими обжигающими струйками потекли по щекам. Сания ожесточенно ткнула в двойку и сорвала ноготь. Замок противно пиликнул, и подъезд дыхнул душным теплом.
– Да пошли уже! – она не утерпела и дернула сына за воротник.
Поднялась на третий этаж, ткнула ключом в скважину, пробормотав про себя «даже не думай сломаться», пнула дверь. В квартире темно и тихо. Свекровка то ли спит, то ли притаилась за дверью, дожидаясь Сании, чтобы высказать за оставленную немытую посуду. Дверь в комнату, где она живет с Вовкой и сыном, закрыта. И из-под двери не видно света. Видимо, дома нет. Пропивает зарплату, сволочь.
Сания сжала зубы и, не снимая разбитых и покрытых белой солевой коркой сапог, подошла к двери комнаты. Прислушалась. А сын все говорил, говорил. Хоть бы заткнулся!
Она толкнула дверь и нащупала выключатель.
Вовка висел на крюке от люстры, вывалив синий язык. Почему-то в мокрых штанах. Она не испугалась и ничего не почувствовала, подошла к нему, встала в лужу. На столе, рядом с болтающимися ногами Вовки лежала нацарапанная записка: «Ни кого не винить. Я сам».
– Мама! – в комнату вошел сын и схватил Санию за руку. – Зачем он?
– Вон! – Сания завизжала. – Иди вон! Не смотри!
– Чего разоралась, падла? – жмурясь с темноты, зашла свекровка и увидела сына. – Ой, сыночка! – завыла без перехода. – Ой, родненький! Это все падла эта! Она тебя уморила! Привел ее, с нагулянным! А она тебя-а-а-а…
Сания не слышала свекровку. Словно пузырь на голове, видно, как свекровь разевает рот, кричит, вся красная и в слезах, а звука нет. Пошла на кухню, по пути за воротник выволокла сына из комнаты и втолкнула его в спальню свекрови, взяла большой разделочный нож и вернулась в комнату. Отодвинула свекровь так, как двигают стул, залезла в грязных сапогах на стол и стала пилить веревку. Про себя ругая Вовку, что опять давно не точил ножи. Но потом подумала, зачем их точить, мяса-то давно не ели, так, чтобы куском большим, всё кости покупали на бульон и дешевые сардельки, нож этот и не нужен вовсе.
