В дом я вбежал с первыми каплями дождя. Вернее, не в дом, так как дверь оказалась плотно закрытой, а на крыльцо. Толкнул её одной лапой, другой, встал на задние и упёрся передними. Ничего. На засов закрыли что ли? Вот дожили – домой не пускают… Бабушка с дедушкой так никогда не делают. Знают, что надо мне дверь открытой оставить. Это, как пить дать, Алёшка затворил. Что же делать? На окно прыгать под дождём или здесь сидеть не хотелось.
– Дядюшка Домовой, – позвал я – Дядюшка Домовой.
– Чего тебе? – отозвалось в правом ухе.
– Дверь закрыта в сенях. Открой мне, пожалуйста, – за дверью послышалась возня, скрипнул засов, и она приоткрылась. Я проскользнул в сени. Домовой стоял хмурый и насупленный.
– Ну, ты как? – спросил я, хотя по всему было видно, что никак.
– Живой, как видишь, – буркнул он в ответ.
– А эти где?
– На кухне. Хозяйка их опять за стол усадила. Всё про дочку свою расспрашивает…
– Ну и что там интересного?
– А у Васьки-то всё интересное.
Я не понял и уставился на дядьку.
– У Василины, то есть, дочки хозяйской. Я ж её сызмальства знаю, ещё в зыбке качал, – глаза Домового затуманились, – Она всегда шустрая была и проказливая, так что этим есть в кого.
Домовик развернулся и посеменил в кухню, я пошёл следом за ним. В дверях мы остановились. Бабушка, Никита и Алёша сидели рядышком вокруг стола. Никита был изрядно покрыт зелёнкой, а в целом выглядел очень даже ничего. На столе перед ними были разложены старые альбомы с фотографиями.
