И тут вдруг мент пришел, дубинка на боку. К нему как все кинутся! Мамаша Хорошенького визжит, пальцами в меня тыкает, это, кричит, убийца, его в колонию, его изолировать, он опасен для общества! Сам Хорошенький уже не орет, так, чуть-чуть хлюпает, а вокруг, по всей песочнице, валяются бумажки с его кровью, как некрасивые цветы.
Мент здоровый, лысый, но такой специально лысый, а не потому, что волосы выпали. Это некоторые для крутости скребут голову железками, чтобы страшнее казаться. Взял меня за плечо, сжал, говорит: ну, пойдем, что ли. Как будто просит. Ага, попробовал бы я не пойти, когда он так схватил, как пассатижами. Пошли мы куда-то. Мент меня за плечо волокет, мамаша Хорошенького сыночка своего за руку тащит, рядом всякие бабки-тетки с дядьками – ну, правда, эти почти сразу стали с дороги сворачивать, типа вдруг чего-то такое важное вспомнили. А это им в ментуру просто не хотелось, с ментами вообще никто связываться не хочет, если что, им разве докажешь, что ты ничего не украл.
Идем, идем, вдруг мент как остановится, говорит: а это еще что? И вниз смотрит, нос скривил. А внизу, куда он смотрит, там за мою штанину Сестренка держится. Она все время рядом бежала, топала так легко своими ножками и молчала.
Это еще что за явление, говорит мент. Ты, говорит, откуда здесь взялась как феномен. А Сестренка смотрит на него, головку задрала, не боится вообще и говорит, что она типа со мной. Шла бы ты домой, говорит мент. Сестренка ему: нет, она вроде как со мной и домой не хочет. Я думал, он разорется, а он еще раз нос скривил, хехекнул так как-то непонятно, вроде как не очень ему и смешно, плечом так дернул и дальше пошел. И хватку свою ослабил. Это он правильно, а то я уж думал, переломит мне плечо совсем.
Подошли к ментуре. Забор черный, железный, потом коридорчик и дом такой красный из кирпичей. Внутри куча темных коридоров, тетки какие-то сидят замотанные на стульях. Привели нас в маленькую комнатку, всю зеленоватую, а на стене портрет какого-то в кепке и с носом таким, как клюв. И дым под потолком ползает, курили, значит, здесь. Посадили нас на стулья, меня с Сестренкой у одной стенки, мамашу с Хорошеньким у другой. Спросили, кого как зовут и где мы живем, записали на бумажке и ушли. Хорошенький уже не ревет, даже не хлюпает, сидит и таращится своими глазами. Испугался. Мамаша тоже притихла, озирается, сжалась вся, плечи подняла, по сторонам смотрит и все больше на дядьку с клювом. Тоже, значит, боится. А мне интересно стало. Я же никогда раньше в ментуре не был. Я думал, тут страшно, а тут не очень страшно, только пахнет противно.
