– Этот дом нужен не мне, – терпеливо объясняю я. – Просто одна хваткая дамочка лишила свою падчерицу крыши над головой, а еще добилась того, чтобы девушку разыскивали как преступницу. Надо ее как-то убедить…
– А, так ты из-за бабы, – разочарованно тянет Юджин. – Это ты, друг, зря. Ничего хорошего от этих баб не бывает. По себе знаю. Не ценят они, когда ты к ним всей душой. Не дано им. Такие уж они.
И пахнет от него иначе – к перегарным ароматам подмешан запах мыла и, кажется, одеколона. Раньше несло помойкой и мочой. Ну и перегаром.
– Вы мне советы будете давать или желания исполнять?
Юджин ухмыляется.
– Экий ты, брат, ехидный, – он грозит мне пальцем и подмигивает. – Не, проси чего хочешь, конечно. Жалко мне просто тебя. Я-то жизнь знаю.
На вырезку из газеты, с которой обольстительно улыбается премерзкая Малика, мой джинн реагирует бурно. Он вскипает как чайник. Он исходит пеной и брызгами.
– Вон она чего, а? – бурлит он. – Нет, правда, что ли, из дому девку выжила? И в психушку сдавала? Ой, не могу, дай еще выпью. Из-за таких вот мы и пьем, понял? Красивые бабы – самые злые. А страшные – еще злее.
Меня его логика убивает наповал. Я подливаю ему пива.
– Но твоя-то девка, она не такая? – умоляюще спрашивает мой расстроенный джинн, разом всосав треть кружки. – Да уж вижу, что не такая. Хватит мне тут сиять, я верю, верю. Давай, расскажи еще раз, Ромео, что там надо внушить этой кренделихе.
– Послушайте, – спрашиваю я (опять спрашиваю!). – А вы что, правда волшебник?
– Волшебник, волшебник, – машет Юджин рукой. – Не парься.
А через неделю начинается буря.
«Светская львица отказалась от своих обвинений в адрес падчерицы».
«Одноклассница Талии: “Я всегда знала, что она не виновата”».
«Девушка была вынуждена учиться в вузе под чужим именем».
«Скандал! Малика Петрова призналась во всем!»
«Юная Талия полностью реабилитирована».
«Злая мачеха оставляет страну».
Я жду ее с лекций. Она приходит с неожиданной стороны (не была на занятиях?). Не смотрит на меня. Отстраняет мои руки, не дает себя поцеловать.
– Он тебя ко мне подослал? Господин Бессмертных?
С ее лица исчез этот ее маскировочный грим.
– Это его почерк – генерировать непрошеные чудеса. Делать добро и требовать за него плату. А ты, значит, в сваты завербовался. Очень красиво.
Зато вернулось выражение затравленности – как тогда, на станции, когда я ее встретил в первый раз.
– Тяжело было притворяться влюбленным?
Я говорю ей все как есть. Что люблю ее. Что искал ее везде целое лето. Что этот упырь начал меня использовать, когда мы с ней уже были вместе. Что я не мог ей признаться в этом, потому что он пригрозил сделать с ней что-то ужасное.
