Сначала она, конечно, ничего не поняла. Милый, ты слишком счастлив сейчас, чтобы говорить умные вещи, сказала она. Малика никогда не отпустит того, во что она вцепилась зубами. Но это ничего. Мне хорошо. Я не пропаду. Я жива, пока у меня есть ты.
Но меня уже не остановить.
Ты не будешь больше прятаться и маскироваться, говорю я. Тебя перестанут разыскивать. Ты станешь свободной, я тебе обещаю.
Тая смеется. Не знаю, чем она мажет лицо, чтобы придать себе вид всплывшей утопленницы, но в итоге ее действительно не узнает никто из старых знакомых. Мне так хочется для нее другой жизни. Не потому, что я хочу встречаться с красоткой, нет – я любил бы ее, даже будь она в шрамах и язвах. Просто ни один человек не должен прятаться, как заяц, это унизительно. Она уж точно такого не заслужила.
– Меня намного больше беспокоит, что в детдом теперь не пускают, – говорит она. – Без объяснений, безо всего. Какой-то якобы приказ директора. Который раз уже прихожу, а меня только что поганой метлой не выгоняют – не положено, уходите, девушка, а то полицию вызовем. Меня дети ждут, а я даже не могу им весточку передать. Хоть подкоп делай, честное слово.
– Только тебя не пускают? Или вообще волонтеров?
– Не знаю. Я, сам понимаешь, сейчас мало с кем общаюсь.
– Давай я схожу. Нет, ну а что? Приду с флейтой, предложу устроить музыкальный праздник. Либо меня не пустят, и мы сделаем выводы, либо пустят – и тогда я передам привет твоим Эмме с Эриком.
– Алик! – боги, она смотрит на меня, будто я только что сразился с драконом и победил его. – Правда? Какой же ты у меня…
Нет, ну нормально? Один раз собрался сходить в детдом к брошенным детям – и уже герой. Сама она туда ходила как на работу, однако себя явно героем не считает.
– И все равно дом у тебя будет, – говорю я.
– Ой, да брось. Это, во-первых, не главное, а во-вторых, невозможно.
Она до последнего не могла понять, с кем я связался и что делаю. Я этого и сам тогда не понимал.
– Еще, значит, один дом нужен? – хрюкает мой железнодорожный джинн, стукая пивной кружкой о деревянную столешницу. – Ну ты хват, парень. Я думал, ты что новенькое придумаешь, а ты вон как. Богатства хочешь, а? Смотри, подавишься…
Он сильно изменился. Он сбрил свою пегую щетину, он аккуратно и даже не без щегольства подстрижен. На нем пухлая зимняя куртка, явно новая, теплые камуфляжные штаны, высокие ботинки со шнуровкой; у него лохматая шапка, которую он положил на соседний стул. Когда я его увидел в первый раз, он был в драном пуховике, из которого торчали перья, спортивных штанах и кроссовках на голую ногу. И перчатки у него были разного цвета. Одна синяя, другая красная, обе женские. Две веселые перчатки.
