– А вы что, туда к нему поедете? – спрашиваю я, не удержавшись. Мне было велено не задавать этому джинну-Юджину никаких вопросов, но слишком уж нелепым все это выглядит.
Юджин весело смотрит на меня, поскребывая желтыми ногтями заросшую пегой щетиной щеку.
– Я не знаю, конечно, кто тебя ко мне направил, – говорит он. – Но только ничего-то тебе, видно, не объяснили. Ну это и ладно. Может, и не надо тебе знать. Живи спокойно, спи крепко. Ясмин, небось, и послала, матушка. Сама накажет, сама и пожалеет.
– Кто послал? – Ох, опять я задаю вопрос.
– Да ты не говори, раз не хочешь, – он пожимает плечами. – Лучше вон пива еще закажи. Не Ясмин, так кто-то от нее. Но не он, точно. Если б он, то и желания были бы для него. Разве ж он будет кому-то добро делать? Это ж такая гадина, я тебе и рассказать не могу. Ты прости, парень, что я тебя так приложил. Я ж подумал сначала, ты от него, вот и драться полез.
– Ничего, – я осторожно трогаю пальцем заплывший глаз. – Я вас тоже приложил, так что в расчете.
– Это да, – хихикает Юджин. – Кто ж тебя так бить-то научил, етить-колотить. Ну тогда прости, что по лицу. Ты же музыкант все-таки. Музыкантов уважать надо. Девушка! Вы еще такую штуку принесите, которая с пивом вот. Очень она у вас удалась.
Звонок застает меня врасплох – мы с Таей целуемся в заснеженном парке возле ее общаги, и мне ужасно трудно от нее оторваться. Я сбрасываю звонок снова и снова, но звонящий не желает угомониться, и мне приходится ответить.
Лицо у меня, видимо, здорово перекашивается – пока я слушаю своего невидимого собеседника, Тая распахивает свои невозможные глазищи в полнеба, а когда убираю мобильник в карман, гладит меня по руке и спрашивает: «Что-то случилось?» – и я просто захлебываюсь нежностью к ней.
– Случилось, – говорю я. – У меня снова есть дом.
У меня снова есть дом, со мной рядом самая чудесная девушка во вселенной, и мне становится так сказочно хорошо, что я схожу с ума. Человек в своем уме не сделал бы того, что сделал я. Нет, он, конечно, точно так же поднял эту дивную девочку на руки и кружил бы ее, и они бы хохотали и падали в снег, и лежали бы рядом, и рассматривали бы снежинки на ее перчатке. Он бы так же, как и я, обещал отвезти ее летом к себе на родину, рассказывал бы, захлебываясь, о синих горах и холодных ручьях, пел бы ей песни своего детства и играл бы ей на дудуке. Но он никогда бы не сказал того, что сказал я.
Я сказал:
– У тебя тоже скоро будет дом. Мы вернем его.
