Еще она вручила мне старомодную шелковую комбинацию. Не потому, что мне нечего было носить, хотя я и вправду взяла из дома очень мало вещей, а, как ни странно это прозвучит, в качестве маскировки. Я плохо слушала, когда она объясняла, и мало что поняла. Было лишь ясно, что пока я эту вещь ношу под одеждой, всем будет казаться, что фигура у меня как мешок с картошкой. А Георгий Георгиевич дал мне поддельные документы с фотографией новой меня.
Ясмин еще сказала очень странную фразу: «Когда все устроится, это пройдет само собой». Я не стала уточнять, было не до того.
Мне было очень неловко принимать от них все это. После того как я устроила в доме Ясмин и Георгия Георгиевича форменную истерику, кидаясь всем, что попадало мне под руку, в Константина Моисеевича, они вообще, как мне кажется, имели право меня тут же выставить. Приютили сиротку, а она оказалась бешеной собакой, вот прекрасно. Хорошо еще, что Ясмин сразу увела Аленушку, а то бы она, чего доброго, снова перестала бы разговаривать от страха. Я кричала, плакала, кидалась посудой, а этот, как его называет Георгий Георгиевич, Здыхлик Бессмяротный стоял по стойке смирно и даже не пытался оправдаться. Может, и не мог. А может, не хотел. Может, и вправду это не он убил отца по указке Малики. Может, и вправду он хотел его спасти. Ясмин считает, что так и есть, а Георгий Георгиевич не верит.
Так или иначе, я рада, что теперь живу самостоятельно. Я подала документы в медвуз, поселилась в общежитии как абитуриент, поступила учиться. Я сдавала экзамены, ощущая себя каким-то автоматом по выдаче знаний, я лежала ночами на жесткой койке, стараясь плакать так тихо, чтобы не разбудить соседок по комнате, наутро шла на общую кухню готовить завтрак. Я помогала соседкам готовиться к экзаменам. Они быстро поняли, что в этом от меня есть толк, но дружить со мной не спешили – очень уж я была страшненькая и к тому же не вступала в разговоры, не ходила с ними гулять, не сидела допоздна за чашкой чая, а то и чего покрепче. Не обсуждала с ними мальчиков. В общем, прекрасно вписывалась в образ уродливой зубрилки, которой ничего, кроме учебы, не интересно. Ни дружба, ни любовь – ничего.
Я легко поступила, да и учиться мне легко – все как всегда, тут ничего нового. Я живу в общаге, ем в студенческой столовой. Деньги пока есть, трачу я экономно.
У меня нет друзей, мне не с кем поговорить о том, что мои родители умерли и я совсем одна.
Я иду, пиная ногами сухие листья, и вдруг чувствую, что на меня кто-то смотрит. Это ненормально, люди обычно отводят от меня взгляд. Я поднимаю глаза. Я вздрагиваю.
