Кошка покружилась вокруг оси, вздернула хвост и одним махом вспрыгнула на штакетник. В глубине двора залился лаем Матренин пес, загромыхал цепью, но так и не показался из-за угла.
Выпростав ногу из раскисшей грязи, Павел шагнул к забору. Острые иглы крыжовника вцепились в штаны. Павел рванулся вперед. Выставленные ладони со всего маха впечатались в штакетник, и кошка плавно спрыгнула по ту сторону забора и села, настороженно поджав переднюю лапу и склонив голову чуть на бок. Идешь ли следом?
Перелезть забор оказалось делом плевым. Павел перевалился через штакетник и очутился позади домов. Отряхнув ладони от налипшей краски, а колени от сора и с сожалением заметив, что на правой брючине красуется длинный разрез, оставленный шипом крыжовника, Павел выпрямился и огляделся.
Волнующее напряжение понемногу сходило на нет, сердце по-прежнему колотилось, но уже не так быстро и беспокойно, и Павел осознал, что стоит на склоне косогора, за которым простирался пустырь, поросший борщевиком и крапивой. За пустырем щетинисто вырастала тайга, встряхивала мокрыми после дождя ветвями и тихонько дышала в полудреме. Не было ни тропинок, ни дорог, и не было никого вокруг: Матренин дом скрывали разросшиеся яблони и кусты шиповника, стоявшая на отшибе изба покойного старца утопала в зарослях сорняка, и черная покосившаяся крыша торчала, как шляпка червивого подберезовика. А если спуститься по склону к оврагу, можно зайти к Червоному куту со стороны пустыря, и никто не проследит за Павлом, никто не увидит его приближения.
Кошка поднялась и снова покрутилась, дергая острым хвостом. Поочередно мигнула малахитовыми глазами: сначала правым, потом левым.
– Не подмигивай, – строго сказал Павел. – Веди, если позвала.
Кошка развернулась и невозмутимо потрусила к оврагу. Павел вздохнул, еще раз обтер ладони о свитер, и двинулся следом.
Склоны поросли бурьяном так густо, что кошка без опаски бежала по сплетенным над оврагом корневищам. Павел перебирался мелкими шагами, то и дело цепляя на штаны и свитер сухие репьи. Избы Червоного кута маячили в отдалении, одинаковые и влажно поблескивающие, точно скопление опят. Грязно-серое небо нависало над крышами, едва не цепляясь клочковатыми облаками за печные трубы, и даже издалека отчетливо виднелись белые кляксы рубах и длинные ленты кушаков – Краснопоясники сгрудились перед домами, так много их Павел видел только на похоронах. Что собрало их теперь?
Павел пригнулся, стараясь затеряться в зарослях бурьяна, и замедлил шаг. Где-то в высокой траве сгинула кошка, но Павлу больше не нужен был проводник: теперь его подстегивало любопытство. Ветер сдувал со лба намокшие волосы, и Павел держал перед лицом согнутую в локте руку, поглядывая поверх нее и щуря воспаленные глаза. Все ближе. Вот уже ветер доносил отрывистые слова:
