– Я сказал… и приведу… в исполнение! Предначертал и… сделаю…
– Славься, Господи! Славься! – надрывно вопили в толпе.
Пояса плескались по воздуху, как плети. Из-под белых косынок женщин выбивались волосы, залепляя бледные лица. Все они смотрели перед собой, сложив на груди ладони, а впереди, возвышаясь на добрую голову над паствой, стоял Степан Черных. И под рукой, как назло, не было фотоаппарата.
– Слышите? – громыхал Игумен, глядя поверх голов в низкое небо. – Господь говорит… моим голосом. Это Он… моими глазами… десница простирается над Доброгостовым!.. видит всех: грешных и правед… сластолюбцев и… близок Его гнев… а Слово – разяще. Будет ли прощение?
– Не будет! – завопил женский голос. – Нет прощения убийц…!
– …аам! – подхватили другие.
Под ногой Павла хрустнула ветка. Он остановился, сгорбившись в три погибели и прижав ладонь к груди, слушая, как тревожно колотится пульс. И едва не вскрикнул, когда чьи-то пальцы сомкнулись на щиколотке.
– Тсс! – прошипели откуда-то снизу. – Пригнись!
И дернули за штанину.
Павел послушно плюхнулся на четвереньки и увидел рядом с собой белое от испуга знакомое лицо.
– Ты!
Девушка тут же накрыла его рот ладонью: от кожи пахло молоком и травами. Потом качнула головой, из-под косынки выбились смоляные кудряшки, и настырно прижала палец к губам: «молчи!»
– Ты послала кошку? – совсем тихо спросил Павел.
Девушка утвердительно кивнула и умоляюще прижала ладони к груди, ткнула пальцем сквозь бурьян, туда, где стояли Краснопоясники. Павел подвинулся ближе и тронул за плечо:
– Не бойся. Я читаю по губам…
Девушка поежилась от прикосновения и задрожала, но не отодвинулась, только округлила губы и почти без слов выдохнула:
– Сте… пан…
То, что девушка прячется от Черного Игумена, Павел и так понял. Ветер доносил бессвязные слова, и было ясно, что Степан повторяет то же, о чем говорил на похоронах: об убийстве старца и о расплате за содеянное. Но что-то тревожное – в поведении ли незнакомки, в реакциях сектантов, в обезумевшем облике самого Степана, – настораживало и мучило ожиданием неминуемой беды.
«Он… взял… Сло-во», – прочел по губам Павел. – «Те-перь… он… месси…»
– Я-а! – прогрохотал могучий Степанов бас. – Я есмь Слово Божие… и гнев! Придет день… пылающий как печь. Тогда все… поступающие нечестиво будут как солома… попалит их грядущий… не оставит ни корня, ни ветвей.
Девушка рядом с Павлом зажала ладонями уши и закусила губу, а сам Павел осторожно отодвинул ладонью заросли и глянул.
