И взял в руку хирургический скальпель.
Обмотавшись сдернутым с гроба саваном, как фартуком, Степан принялся срезать со старца одежду. От тела шел слабый запах формалина, из-под лоскутов рубахи вынырнул бугрящийся шов – упрятанный в тень, похожий на разлагающуюся змею. Степан вздохнул и осторожно разогнул сложенные на животе руки мертвеца. За стенами зашумели деревья, заскрипели старые доски, и кто-то невидимый и страшный постучал в заколоченное окошко – тук-тук!
Степан замер, так и не разогнув спину. Сердце нервно колотилось, ноздри трепетали, вдыхая острый запах химикатов. Степан вгляделся в узкие щели окон – никого. Лишь выл разгулявшийся ветер, да птицы возвращались в гнезда, чтобы переждать бурю, а здесь, на старообрядческом кладбище, не было ни единой человеческой души. Только он, Черный Игумен. Да еще труп старика во гробе.
Степан выдохнул и сдернул с Захария холщовые штаны, которые разошлись по шву с громким треском. Ноги у старца были иссохшие, острые колени натягивали пергаментную кожу. Степан подумал: тяжело будет резать мертвеца, пока он стиснут деревянными досками, и, обойдя гроб, подхватил старика под мышки.
Тело поддалось легко: смерть иссушила Захария, и он будто уменьшился вдвое, стал легким и бессловестным, покорным воле Степана. Не полоснет теперь острым взглядом, не усмехнется ртом, перекошенным в параличе, и не протянет елейное: «Сте-епушка…»
Шелестящий звук пронесся по церкви, вздыбил волоски на шее и мурашками скатился к пояснице. Степан замер, настороженно вертя головой, но видел лишь танцующие тени, да отблески молний снаружи.
– Не убоюсь… – шепнул Степан. Крякнул и вытащил старца.
Пятки деревянно ударились о края гроба, тело завалилось навзничь и стукнулось затылком о пол. Под волосами и туго натянутой кожей темнел шов, а под ним виднелся гипсовый слепок: разбитый череп действительно собирали по кускам, а чего не достало – вылепили заново. Повернув лицо на бок, старец жег Степана мертвым взглядом из-за плотно склеенных век, но все равно видел. Тени сновали по его лицу, плавили улыбку в углах скрепленного железными скобами рта, сквозняк вытягивал пламя свечей.
Степан вздохнул и снова взялся за нож.
Руки немного тряслись. То ли за многие годы утратилась привычка, то ли давала о себе знать проклятая болезнь. Закусив бороду, Степан торопливо резал нити и рвал края. Пальцы скользили, отпущенное время бежало, как дождевая вода, а потом первые капли ударились о церковный купол.
