Он замолчал, собирая в морщины гладкий лоб, потом спросил:
– Дядя, а помнишь, что про меня Акулина сказала?
Павел нехотя отложил находку. Старинные буквы покачивались в накуренном воздухе как елочные игрушки, позвякивали, утаскивали в тайну.
– Лягушачью кожу в костер, а себе приговор, – прошептал Кирюха и съежился. Старинные слова-заклинания лопнули и осыпались пеплом. Павел поднялся.
– Вот что, Кирилл, – сказал он и вытащил из бумажника тысячные. – Держи премиальные, заработал. Бери, не бойся! Они же и расчетные.
– Как это? – растерялся Кирюха, протянул руку, подержал на весу.
– А так! – Павел пихнул бумажки в его ладонь. – Деньги твои по совести. А теперь тебе другое задание: держаться подальше от Степана Черных и от Червоного кута тоже.
Кирюха молчал, раздувая ноздри, мял в пальцах купюры.
– Там, в подполе, еще много всего, – пробурчал он. – И Степан не знает… остальное забрать бы, а, дядя?
– Заберу, – твердо сказал Павел. – Вот как стемнеет, так и схожу. Только ты больше ни во что не ввязывайся. Не шуточное это дело. Ну? Обещай мне!
Кирюха сопел, думал, наконец, кивнул и со вздохом спрятал деньги в карман.
– Не справишься ведь без меня, дядя. Я б тебе место показал и фонарь принес.
– Фонарь принеси, – согласился Павел. – А ходить со мной запрещаю.
Весь день и до самых сумерек Павел перелистывал найденную Кирюхой тетрадь, продираясь сквозь прыгающие закорючки: собрание заклинаний, переписанных аккуратно, от руки. Водя пальцем по строчкам, Павел читал полушепотом: «Чтобы видеть во снѣ средство оте болѣзни, нужно на Николинъ день лечь спать въ церковной оградѣ, а на ночь проговорить слѣдующее…»
Выцветшие кляксы прожигали кое-где пожелтевшие листы, чернила плыли. Телефон прогудел сообщением: «От И.П. привет!»
Значит, Нина уже в городской библиотеке, в гостях у Ирины Петровны. Наверное, пьет зеленый чай с шоколадными печеньями и болтает о всякой ерунде, как принято у женщин. Некстати вспомнилась и Аня…
Павел досадливо захлопнул тетрадь. Хотелось курить, оттого и мысли рассыпались. Надо бы освежить голову, а там и до вечера недалеко.
К бабке Матрене пришла соседка и стекло о стекло зазвенели рюмки, а по кухне поплыл крепкий дух самогона. Для приличия предложили Павлу, но он вежливо отказался, сославшись на здоровье, и соседка прицокнула языком:
– Что за мужики стали, или горький пьяница, или совсем не пьющий. А мы по десять капель для сердечной радости. Ну, кума, за упокой души раба Божия Захара!
