Переутомился. Разнервничался. Вернется с материалом – как раз лето, а там можно в отпуск и на море…
– Так это моя работа, любопытным быть! – ответил Кирюха, продолжая довольно скалиться. – За это мне и платишь, дядя.
Павел промолчал, и, спрятав блокнот за пазуху, сгреб обломки карандашей. Вздохнул, ладонями растирая лицо, потом попросил тоскливо:
– Кирилл, у тебя закурить есть?
Мальчишка с готовностью полез в карман.
– Держи, дядя. Последнюю от сердца отрываю.
Чиркнул зажигалкой, подсаживая на кончик сигареты алого светлячка. Павел затянулся. Горло сразу обожгло, и он согнулся в кашле.
– Что ты, дядя? Что ты! – в удивлении лопотал Кирюха, заботливо хлопая Павла между лопаток, пока тот выплевывал прогорклый дым и вытирал брызнувшие слезы. – В первый раз, что ли?
– В… первый, – сипло ответил Павел. Отдышался, высморкался в платок, и затянулся снова – на этот раз осторожно, корнем языка ощущая табачную горечь. Сердце теперь колотилось спокойнее, тише, голова приятно кружилась с непривычки, и Павел заухмылялся, представив себя перепуганного, бледного, с обломанным карандашом в руке. Проклятые Краснопоясники: так хорошо мозги промывают, что даже после их проповедей галлюцинации мучают.
– Так что ты видел? Расскажи.
Кирюха прикурил тоже – врал, что отдал последнюю, – и повторил уже спокойнее:
– Говорю же, за Черным Игуменом я следил, как ты и велел. И до того доследился, что еле ноги унес.
– Я Игумена около получаса назад в Червоном куте видел. Ты-то когда успел?
– Утром еще. Я, дядя, свою работу четко выполняю. Как мать на утреннюю дойку уходит, так я сестру покормлю и тут как тут. Слежу, как Бобик из конуры. За это, дядя, ты мне еще полтинник должен.
Павел замер, не донеся сигарету до рта:
– Грабитель!
– Сам сказал, что надбавишь, если необычное увижу. Я и увидел.
«И не ты один», – подумалось Павлу снова, вслух же сказал:
– Будет надбавка, не тяни. Говоришь, чуть не поймали тебя?
Кирюха закивал, тыкая сигаретой куда-то за спину:
– Там, с другого конца деревни. Ты, наверное, помнишь, как мы от станции ехали, я тебе старую школу показывал. – Павел не помнил, но согласно кивнул. – Сейчас там магазин, а неподалеку Лешиха живет, к ней еще Тимоха из Гласова заезжает. Да и много кто заходит, самогон у нее первый сорт. Я когда увидел, куда Сам направляется, офигел. Неужто за самогоном? А ведь непьющим прикидывался.
Павел снова кашлянул, растерянно огляделся, выискивая, куда бросить окурок: комната полнилась туманом, тумбочка, шкаф и пирамида подушек качались в растекающемся дыму, Кирюхины слова падали в вату, но все-таки Павел слышал каждый слог, точно мальчишка говорил прямо в динамик:
