. Выговор Пушкина показывает, сколь мало значения поэт придавал в своей переписке с Натали этикетной стороне писем. Предложение насчёт чухонского языка было равнозначно предложению отказаться от французского языка. Невеста оставила намёк без внимания, и жениху пришлось вернуться к французскому языку.
После свадьбы Пушкин писал жене исключительно по-русски. Его письма были естественны и безыскусны. Они служили как бы продолжением прерванных домашних бесед. Этот факт служит лучшим доказательством того, что дома поэт общался с женой на родном языке.
Никто не ценил родной язык так, как ценил его Пушкин. Языку нашему, говорил он Далю, нигде не найти такого русского раздолья, как в сказке; «надо бы сделать, чтобы выучиться говорить по-русски и не в сказке»[443].
В переписке с Н.И. Гончаровой Пушкин так никогда и не перешёл на русский, желая сохранить дистанцию между собой и тёщей.
В письмах невесте поэт ещё мог использовать манерные, отжившие век французские фразы вроде «целую кончики ваших крыльев». В письме жене он писал иначе: «целую ручки, ножки» или «целую куда ни попало»[444]. Воспитанная на романтических образцах, Наталья обижалась на сдержанность мужниных посланий. Пушкин отвечал ей: «Пожалуй-ста не требуй от меня нежных, любовных писем»[445]. В своё оправдание он ссылался на полицию, досматривавшую его переписку, сердился, что жена сама давала читать его письма близким.
Для повседневной переписки наименование «Мадонна» оказалось неудобным. Обычным обращением поэта к жене стало уменьшительное «жёнка». По временам Александр Сергеевич награждал «жёнку» прозванием «хват-баба», звучавшим в его устах, бесспорно, как комплимент. «Ты, мне кажется, воюешь без меня дома, — писал он Наташе в октябре 1832 г., — сменяешь людей, ломаешь кареты, сверяешь счеты, доишь кормилицу. Ай да хват-баба! Что хорошо, то хорошо»[446].
На основании переписки некоторые исследователи сделали вывод о том, что Пушкин был равнодушен к жене. Однако следует помнить, что перед нами повседневная семейная переписка. Тем большего внимания заслуживают признания, как бы ненароком вырвавшиеся у поэта. В 1833 г. он в шутливых тонах описал свои путевые ухаживания за «городничихой», а весь рассказ завершил словами: «Ты видишь, что несмотря на городничиху и её тётку — я всё ещё люблю Гончарову Наташу, которую заочно целую, куда ни попало»[447]. Такие признания доказывали, что ожидания счастья не вовсе обманули поэта.
