— Так ведь поздно уже! — воскликнул Питер, и слезы градом хлынули у него из глаз и покатились по щекам. — Я их всех подвел! Крюк поймал Джеймса! Если я не сдамся, он его убьет!
— Если ты сдашься, он убьет тебя, — ответил Воинственная Креветка.
— Но ведь это же все из-за меня! Ты сам говорил! Это все я винова-ат!
Мальчик разрыдался и опустил голову, его слезы капали в пыль. Динь-Динь спорхнула вниз, поймала одну слезинку на лету — и та в ее руке превратилась в крошечный бриллиантик. Динь-Динь показала его Питеру. Раньше такой фокус его развеселил бы, но сейчас мальчик только потряс головой.
Воинственная Креветка положил руку на плечо Питеру.
— Ничего, мальчик, — утешающе сказал он. — Мы постараемся вернуть твоего друга целым и невредимым.
Он бросил взгляд на группку воинов-моллюсканцев, которые держались на почтительном расстоянии, наблюдая за происходящим. Вождь чуть заметно кивнул, подзывая их к себе.
Питер поднял голову.
— Вы что, собираетесь напасть на пиратов? — спросил он. — А то ведь Крюк говорил, что, если вы это сделаете, он убьет Джеймса.
— Разумеется, убьет, — ответил Воинственная Креветка. — Он в любом случае собирается его убить, я уверен.
— Но он говорил, — сказал Питер, — что ты можешь прислать двоих дик… двоих воинов, чтобы они отвели Джеймса назад.
Воинственная Креветка улыбнулся тонкой невеселой улыбкой.
— Он и дикарей тоже собирается убить, — объяснил вождь. — Он спрячет в кустах своих людей. Как только он дотянется до тебя, вам всем конец.
— Так что же нам делать?! — воскликнул Питер.
— Вот об этом-то я и думаю, — сказал Воинственная Креветка. — А ты не мог бы унести своего друга по воздуху?
Нет, — ответил Питер. — Крюк говорит, что не отпустит Джеймса, пока не сможет схватить меня. И даже если мы с Джеймсом оба очутимся на свободе, я не уверен, что смогу его поднять. Я уже пытался раньше летать вместе с ним и каждый раз еле взлетал и вскоре плюхался обратно.
Воинственная Креветка поразмыслил еще немного, потом сказал:
— Ты говоришь, Крюк велел тебе явиться к роднику?
— Да, — сказал Питер. — К роднику на краю поляны.
— Понятно… — задумчиво протянул Креветка.
Он обернулся и сказал что-то воинам на моллюсканском языке. Язык этот представлял собой смесь щелчков и гортанных возгласов, совершенно чуждых английскому уху. Питеру всегда было особенно странно слышать, как на этом языке говорит Воинственная Креветка: мальчик привык к безупречному английскому, которому тот успел научиться за годы рабства на британских военных кораблях.
