Велел Арслану притормозить возле ресторана.
Ресторан был огромен и пуст. Аристархов немедленно принял фужер «Смирновской» из заиндевевшей в серебряном ведерке со льдом бутылки. Ему сделалось не то чтобы хорошо, но тепло. Пока проклятый мир мог согревать воспоминаниями или водкой, в общем-то можно было жить.
— Нельзя ограничивать себя одной-единственной семьей, — укоризненно покачал головой Тер-Агабабов, — надо, чтобы было три или четыре семьи! Желательно разных странах.
Постепенно ресторан заполнялся людьми.
Аристархов обнаруживал себя то в компании бизнесменов, выпивающих под странный тост: «Чтоб нам весело жилось, елось-пилось и е…!», то танцующим под знойную испанскую мелодию с полной дамой в бриллиантах, нескромно его ощупывающей, то глубокомысленно беседующим с иностранным политологом — советником российского правительства. Этот симпатичный иностранец привел Аристархову любопытные слова философа Кьеркегора насчет того, что в экзальтации веры женщина может вплотную приблизиться к Спасителю, в то же время, если женщина падает, она, как правило, падает гораздо грязнее и ниже мужчины.
— Россия — падшая женщина, — сказал советник, ваши правители — сутенеры при ней.
Допивали глухой ночью в келье в обществе охотно примкнувшего к ним круглолицего старлея.
— Тер, ты покупаешь полк? — спросил старлей.
— Нет, — помедлив, ответил Тер-Агабабов, и Аристархов удивился, как спокойно и трезво звучит его голос. Так должно быть, разговаривал в незапамятные времена товарищ Сталин.
— Его, — ткнул пальцем в Аристархова, — тебя и еще одного. Будет три новых машины.
— Я не продался немцам, — встряхнул Тер-Агабабова лацканы Аристархов, — всех денег объединенной Германии не хватило, чтобы купить меня. Неужели ты… — Аристархов вложил в это «ты» все отвращение и презрение, на которые только был способен. — Неужели ты думаешь, что сможешь меня купить? Ты — меня?
— Купить? — легко высвободил лацканы из пальцев Аристархова Тер-Агабабов. — Я не собираюсь тебя покупать. Ты, видишь ли, относишься к категории людей, которые счастливы или, напротив, несчастливы совершенно независимо от наличия или отсутствия денег. Таких много среди русских, и в этом тоже несчастье России.
— Что же в таком случае ты мне можешь предложить? — подивился Аристархов проницательности Тер-Агабабова.
Он давно подозревал, что бесконечно сложное в понимании одних оказывалось бесконечно простым в понимании других. Причем это было никак, или почти никак, не связано с умом, полученным образованием и прочими интеллигентскими штучками. Вряд ли Тер-Агабабов читал Достоевского или того же Кьеркегора. Но сейчас, в сущности, повторял великого писателя, назвавшего идиотом князя Мышкина, максимально из всех литературных героев приблизившегося к образу Иисуса Христа.
