Не вполне сознавая, что делает, подчиняясь нелепо стучащему в голове «аки посуху», Аристархов бросил машину вниз, и тут же, словно в золотой солнечно-водяной пряже, запутался вертолет, стало до того хорошо, светло и чисто, что Аристархову подумалось: вот он, рай! Только немного странно было, что он влетел в рай прямо на вертолете, да еще с во грехе живущей с ним Жанной.
Аристархов резко подал штурвал на себя, понимая: еще мгновение, и вертолет пропадет в воде. Машина нехотя вытащила железные полозья из воды, рассталась с рекой. Прямо над лобовым стеклом Аристархов увидел конические крылья «Миража». Позади прогрохотал как бы поставивший реку вертикально взрыв.
Промахнувшись, пакистанец решил вогнать воздушной волной вертолет в воду, как гвоздь, но опасаясь за нежное, начиненное электроникой брюхо, прошел недостаточно низко.
Вертолет тряхнуло, обдало водой, но он остался в воздухе. Аристархов подумал, что никто никогда не поверит ему, что он ушел от ракеты, притормозив о воду. Впрочем, вряд ли ему представится возможность кому-нибудь об этом рассказать. Двух подряд чудес случиться не могло. От второй ракеты Аристархову было не уйти.
Между тем золотое райское облако вокруг вертолета не рассеивалось. Аристархов теперь уже не мифическим третьим глазом, но затылком ощущал ярость заходящего на второй круг пакистанца. Он почти что бросил штурвал, посадил Жанну к себе на колени, обнял, вдохнул запах ее волос, ощутил вдруг странное спокойствие, и… счастье, да, именно невозможное счастье переживал Аристархов, обнимая и целуя Жанну, бросив штурвал, летя в золотом райском облаке навстречу смерти. Золото все плотнее оплавляло вертолет. Оно мягко струилось по лобовому стеклу, сладкое золото смерти, и сквозь него Аристархов увидел, что впереди раздваивается Гильменд. Один рукав широк и просторен. Другой — утекает в ущелье. Аристархову приходилось видеть, как горят и падают в ущелья вертолеты. Слышал он по рации и последние слова. Чаще мат. Иногда очень простые, вроде: «Прощайте, мужики!» Но ни разу — про Господа.
«Господи, — прошептал Аристархов, берясь за штурвал, — Господи, прими нас грешных…» — доподлинно, — по крайней мере, относительно себя зная, что Господь никак не может принять его, губителя караванов и кишлаков, и тем не менее отчаянно на это надеясь.
Он решил принять смерть над широкой, просторной водой. И уже почти повернул туда, как вдруг сквозь струящееся по лобовому стеклу райское золото разглядел нечто белое, похожее на накрахмаленный медицинский халат Жанны, невесомо стоящее над другой водой — в ущелье, как бы зовущее в скалы.
