Пастернак ужасно огорчился и тут же все жене рассказал. Она же практичная! Жена Зинаида выслушала мужа и сказала: мол, какой ужас. Пожалуй, я сама сейчас к этой даме поеду и разберусь в ситуации. Тебе, Боря, вредно волноваться. Иди пока, попиши стихи. Или банки с вареньем пересчитай. Отвлекись немного! А я мигом! Поэт, конечно, попросил жену быть добрее к любовнице. Все же мы люди, а не звери лютые! И жена поехала поскорее проведать умирающую.
Приехала и спокойно поговорила. Дескать, здравствуйте! Как себя чувствуете? Зачем вы на себе нарисовали грязью и сажей трупные пятна? Во-первых, не похоже. Во-вторых, потом белье трудно будет отстирать. И пустые коробочки от смертельных пилюль давайте уберем – не люблю беспорядок. А потом я вам доктора вызову на «скорой помощи», хорошо? Итак, оставьте в покое моего мужа. Он, к сожалению, уже женат. На мне. Но если уж такая у вас любовь, я все понимаю. У меня есть сердце! Я сейчас вам привезу своего мужа с чемоданом, и вы, пожалуйста, живите с ним сами. Вот в этой маленькой уютной квартирке с вашими родителями и детьми от прежних браков. Совет да любовь. А я прямо не могу смотреть, как вы страдаете! Не плачьте!
И, вы знаете, любовнице моментально стало лучше. Она даже заругалась: «Вы что, с ума сошли? Здесь так тесно! Даже чемодан некуда поставить, не говоря о Борисе. Не надо его привозить! Давайте как-то по-другому решать проблему!»
В общем, трогательная сцена произошла. А поэт остался с практичной меркантильной женой. С квартирами, домом и огородом. С бочками капусты. А любовница смыла трупные пятна и через пару дней уже веселилась на каком-то празднике. Бескорыстные люди быстро успокаиваются. Тем более поэт стал ей помогать деньгами, а не только стихи посвящать. Ну, и еще она брала себе колбасу и деньги, которые через нее пытались отправить в сталинские лагеря невинно осужденным женщинам. Она тоже раньше сидела, за что-то такое, с деньгами связанное немного. Она так и не рассказала внятно – наверное, забыла. Как и съеденную чужую колбасу… Романтичные люди забывчивые и бескорыстные! Не так ли? А поэт так и прожил до смерти с практичной женой. Хотя не посвящал ей стихов, а просто пил какао с яблочными оладьями и картошку окучивал…
стояли три маленькие собачки. Одна мохнатенькая, черная, другая беленькая, хвостик крендельком, третья рыженькая, хромая. Я, конечно, в магазине купила пачку сосисок и побыстрее вышла – хотела собачек покормить. А их уже нет! И так грустно мне стало. Стою с этими сосисками, а дать некому… Грустно, когда нечего дать. И грустно, когда есть угощение, а дать некому. Мы поехали тихо и медленно по разным улицам. Нет собачек! А потом увидели старушку в бордовом пальто и платке. И с ней собачки идут – это ее собачки, они не бездомные! Мы остановились. Я спросила, можно ли дать для собачек сосиски? Возьмите, пожалуйста! Я думала, это ничейные собачки, голодные. Но все равно возьмите! Старушка сначала испугалась, а потом обрадовалась очень. И сказала, что сосиски – это очень хорошо! Сосиски – это вкусно! Это на праздник покупают. Поэтому сегодня будет праздник, вот. Сосиски она сварит и с картошкой они их поедят. Они – это старушка и три собачки… Спасибо! А то только хлеб она купила, зато две булки. Вот, в сумке хлеб. А теперь еще и сосиски! Большая радость, счастливый день, праздник! Я, конечно, еще кое-что дала, хотя старушка отказывалась. Но это же не ей лично, а всем четверым. И собачки с пониманием отнеслись; если бы они могли говорить, то поблагодарили бы, несомненно… Хорошо, что мы не уехали, а стали искать. Не получилось угостить – надо поискать. Не отказываться от намерения, приложить немножко усилий. И все это немного грустно, но хорошо, что у них есть дом. И они вместе. И есть праздничный ужин, хотя сегодня не праздник. Просто еще один день жизни. Просто жизнь…
