Совнарком получил наглую телеграмму двух временщиков из Омска — командира Степного корпуса полковника Иванова и уполномоченного временного Сибирского правительства Ляховича, они «уведомляли» о падении Советской власти в Сибири и своей якобы готовности обеспечить скорейшую и непрерывную отправку продовольствия в голодающие губернии России, правда, на условиях исключения «попыток со стороны Совета Народных Комиссаров вторгнуться в пределы Зауралья с целью восстановления низвергнутых Совдепов». В ответ СНК принял обращение ко всем трудящимся о борьбе с восставшим чехословацким корпусом и контрреволюцией в Сибири. Среди самого неотложного — задача восстановить связь с Восточной Сибирью, прерванную с падением Омска, — с Новониколаевском, Барнаулом, Иркутском, Красноярском. И тогда-то в эфир пошла радиотелеграмма за подписью Ленина, предлагающая принять все меры, чтобы восстановить сообщение обходным путем, используя одновременно телеграф и радиотелеграф. Ташкент должен был вести связь через Семипалатинск и Томск. А Иркутск и Томск — выходить на Ташкент, чтобы тот мог радиотелеграфом вести связь с Ходынской радиостанцией в Москве и международной приемной в Твери. Вот об этом и спрашивал в записке Ленин: все ли будет сделано, чтобы столь сложный вариант действовал безотказно? Все. Все!..
Вспомнил о Николаеве. Тот как раз должен быть этими днями в Твери, на станции, посмотреть, что да как, прежде чем декрет о централизации радиотехнического дела будет окончательно готов. А сам вот отправляется в Ярославль, тоже познакомиться, только проверить самое обычное — почтовые конторы. Сколько он уже с нею связан, с почтой, да все Москва, Москва, хотя в подчинении вся Россия. Больше не могу, сказал и в Совнаркоме и в коллегии, должен посмотреть на почтовую провинцию своими глазами.
На платформе вокзала кучкой стояли сопровождающие его ревизоры, покуривали, чему-то смеялись. Подбельский поздоровался и сразу прошел в вагон, сел в угол, в темноту, с наслаждением ощущая, как его охватывает блаженство одиночества и беззаботности нескольких дорожных часов.
И тут же задремал. Его не беспокоили. Сквозь сои слышал, как обрывался стук колес на остановках, громче доносились голоса. В памяти даже остался Александров и как кто-то из ревизоров передавал свой разговор с дежурным: «Мера картофеля пять, а то шесть рублей, а ржаная мука — триста пятьдесят». Кажется, еще подумал: «Неслыханно! В стране полно хлеба, лежит необмолоченным урожай семнадцатого, даже шестнадцатого года, а пуд муки стоит триста пятьдесят рублей — столько получает квалифицированный работник почты за месяц!»
