К черту этого благоразумного святошу!
Спрыгиваем и, схватив «Пегаса» за крылья, останавливаем его без особого труда вместе с его трезвым шофером. Чихнув раза два, он замирает. Ничего, подождете, голубчики.
Присев на край бассейна, рассматриваю свои босые ноги в воде. С мокрой головы капают крупные капли. Усталость. Безразличие.
Небо светлеет. Блестит асфальт, зеленеет листва Елисейских полей и сада Тюильри, белеют каменные ограды, плывет туман над Сеной. Обелиск стрелой уходит в желтоватое небо. Все тихо. Только журчит вода, переливаясь через край мраморных чаш, и изредка шуршат шинами автомашины.
Анри бродит по колено в воде, как цапля. Узоры на его спине и груди потекли. Мокрые волосы свисают на лоб. Рукой он поддерживает сползающую юбочку. Пьер сидит рядом со мной и старается достать ногой камушек со дна.
— Старики, давайте смоем краску.
Залезаем в воду. Моемся. Потом сидим немного на скользком дне бассейна. Стараемся ни о чем не думать.
Эли остался за рулем «Пегаса». Он поглядывает на нас сверху вниз, поторапливает:
— Шевелитесь, старики. Ночь прошла, и рассеиваются темные чары Диониса.
Тоже мне остряк!
— Слушай, Эли, я, кажется, понял, почему ламы плевались.
— Ave, Caesar, morituri te salutant! — с пафосом читает Пьер надпись на «Пегасе». Потом поворачивается к Палате депутатов и поднимает руку, точно и впрямь приветствует Цезаря от имени идущих на смерть гладиаторов.
— Валяй, валяй, — говорит Анри тихо и зло. — Всем будет morituri. И скоро. По зову родины…
Сразу стало скучно и трезво.
Оглядываюсь на спящий Париж. Спит Париж. Тяжело, тревожно.
…А где-то там, в Испании, льется кровь.
Подтягиваю юбочку, поеживаясь от холода.
— Поехали, — резко говорит Анри.
От Эйфелевой башни я шел пешком, накинув на плечи легкий плащ.
После купания в бассейне слегка знобит. Прохладный ветерок гонит по грязному асфальту обрывки газет и поднимает пыль. Спят нарядные особняки. У края тротуаров стоят высокие круглые мусорные ящики. Над одним из них склонилась седая неопрятная старуха. Железным крючком она роется в мусоре. Рядом стоит бледная худая девочка лет восьми. Она удивленно смотрит на меня.
Немного дальше, у закрытой булочной, веселые парни сгружают с грузовика мешки с мукой. Они не обращают на меня внимания.
На скамейке бульвара, прикрывшись газетами, спит безработный бродяга.
Вот я и дома. Квартира пуста, родители и брат на даче.
Не снимая плаща, сажусь к письменному столу, у открытого окна. Книги и бумаги в сторону.
