Светает. Перед окном — тихий перекресток. На противоположном углу — двухэтажный отель. Справа к нему прилегает гараж, слева над ним возвышается глухая кирпичная стена восьмиэтажного дома. Высокая темная плоскость стены — как декорация на сцене. Маленький отельчик, заросший плющом, совсем как игрушечный. Над дверью горит призывный красный фонарик. На стене гаража жирными буквами написано: «Пушки и самолеты для Испании!» Рядом мелом — ругательство.
Знакомый с детства перекресток кажется чужим. Точно все приобрело затаенный смысл. И домик, и высокая стена, и надписи, и девица в желтом джемпере, которая в отсутствие клиентов вышла подышать утренним воздухом.
Глупая, невозможная усталость… И непонятная тревога…
Метла дворника скребет по мостовой, с ближайшей лавчонки с грохотом снимают деревянные ставни.
Сделав усилие, встаю, иду в ванную.
«Если выехать поездом через час, еще успею в Пуаньи. К Тильде».
Прожив длинную жизнь, мы меняемся настолько, что порой сами не помним, какими мы были когда-то. Но, встретив друзей далекой юности, мы снова становимся такими, какими были в молодости. Конечно, ненадолго, но все же! Прошлое живет в подсознании, и всегда возможен кратковременный возврат к былому. Но если жизненный путь был длинным и мучительным, мы инстинктивно выключаем из памяти наиболее тяжелые отрезки пройденного пути и наш внутренний мир раздваивается: или прошлое, или настоящее. А они бывают не только очень различны, но и психологически несовместимы. И тогда воскресшее прошлое и радует и тревожит.
В свой последний приезд в Москву Эли сидел вот на этом диване, у моего стола, опустив плечи, чуть иронически скривив губы, и смотрел в окно на ночной город, на огоньки машин, бегущих по Дорогомиловской набережной. На черном фоне стекла отражался знакомый силуэт, седеющие виски, уставшие глаза и на отвороте пиджака алый скромный значок офицера Почетного легиона. Рядом со мной сидел не известный ученый, член правительственной делегации Франции, а студент Латинского квартала.
Мы говорили о наших ребятах. Ги и Куки живут недалеко от Парижа. Их имена известны в мире науки. Книги Ги стоят у меня в шкафу. Пьер и Жаклин преуспели, принадлежат к избранному кругу общества. Мириам осталась верна нашей молодости: вернувшись чудом из Равенсбрюка, она живет одна в центре Парижа, у Буль Миша. Вспомнили Латинский квартал, посмеялись. Радость ожившей юности!
А потом мы долго смотрели в окно. И из ночной тьмы на нас смотрели те, кто погиб, о ком мы умолчали. Тревога и боль ожившей юности!
