— «Оно» начинает выдыхаться, — замечает Эли.
— Оно?
— Вон «оно», — кивает он вниз. — Тысяченогое, тысячеголовое, тысячегрудое, двуполое чудовище. Пора по домам.
— Ладно, поехали. Иди к выходу, я поищу Анри.
Иду вдоль галереи, заглядывая в укромные уголки. Всюду слышатся шушуканье и приглушенный смех.
Под лестницей сидят две девушки из кабаре, устало прислонившись к стене.
— Когда взрослый — еще ничего, — говорит одна вполголоса, — но когда такой маленький болеет. Жалко его…
— Скоро пойдем спать, — отвечает другая, зевая.
Теперь я чувствую, как я устал. Где Анри?
Нахожу Анри на лестничной площадке. Он сидит на ступеньках, прижавшись спиной к чугунным перилам. Какая-то девица, свернувшись клубком у его ног, спит, положив голову ему на колени. На ее усталом накрашенном и густо напудренном лице темными полосами остались следы подсыхающих слез.
— Хорошо, идем, — соглашается Анри. Погладив спутанные волосы, он осторожно перекладывает голову девицы на ее согнутую руку. Она вздыхает и по-детски чмокает губами во сне.
Анри встает. Пошатнувшись, он хватается за перила и на минуту закрывает глаза.
Потом пристально смотрит в зал, точно впервые замечает царящий внизу разгул. Его нос с горбинкой вызывающе подается вперед, на скулах обозначились желваки, черные глаза смотрят в упор, не мигая.
Анри мертвецки пьян.
— Веселятся… изо всех сил. В поте лица своего, — говорит он язвительно. — Впустую! Ни любить, ни веселиться они не умеют. Телом, сердцем и душой. Не так это легко, как кажется, любить. А это — просто à fleur de peau — поверхностно!
— Анри, пойдем. Я безумно устал.
— Ты пьян, — резко обрывает Анри. — Пошли!
Единственный трезвый в нашей компании Эли берется развезти нас по домам на верном «Пегасе», который простоял всю ночь у тротуара среди дорогих машин.
К нашему большому удивлению, «Пегас» завелся с первого поворота рукоятки. Усевшись вчетвером в тряский фаэтон, мы возвращаемся под утро по пустынным, захламленным улицам Парижа. Эли сосредоточенно молчит, следя, чтобы «Пегас» бежал прямо, не петляя.
На душе муторно, противно. А еще этот трезвый Эли. Осуждающе молчит, длинноносый!
— Ездить не умеешь, — бурчит Пьер. — Не езда, а физиотерапия. Все внутренности растрясло.
Выезжаем на простор площади Согласия. Посреди площади плещется фонтан, темнеет вода неглубокого бассейна, окаймленного белым мрамором.
— Эли, стоп! — командует Анри. — Искупаемся.
— Ребята, что вы, — взмолился Эли. — Будут неприятности. С ума сошли!
