Тогда, надев старую домашнюю куртку и закурив, отец достает логарифмическую линейку и разворачивает чертежи. Он рассчитывает, думает, чертит. Изредка он трет ладонями уставшие глаза и, забывшись начинает бубнить «Вниз да по речке…», притопывая в такт ногой.
Чудак, он еще верит в свои коробки передач без шестерней, в свои моторы с переменным ходом поршня! По ночам он себя вновь чувствует инженером, и ему, вероятно, кажется, что он еще «там» — в лаборатории Жуковского.
Прошу Альку потушить настольную лампу и, повернувшись к стене, закрываю глаза.
Стоп!
Кадры прошлого, стоп!
Повинуясь усилию воли, картинки прошлого замелькали и остановились. В глубине памяти скрылось видение далекого Парижа.
И вот передо мной белизна листа бумаги. В конусе света настольной лампы блеснули привычные предметы, вернули к реальности сегодняшнего дня. Руки сами потянулись к трубке, набивают ее, нащупывают спички. В полутьме выступил рисунок латышского покрывала на диване, африканский узор на стене.
Вот на кухне пробили часы, и в ночной тишине послышался легкий шум заснувшего города. За окном в темноте сверкают огни Москвы. Вот шпиль гостиницы «Украина», там, по Дорогомиловской набережной, бегут белые и красные огоньки. На черном фоне стекла вспыхнул и погас огонек трубки. Блеснули стекла очков, седина. Мой призрачный, седой двойник.
Подумаем.
Так было. Да, так было. Более сорока лет назад. Что ты скажешь теперь?
Чужбина…
Ой, так ли? Твой родной, милый Париж, где ты пошел в школу, вырос, полюбил?
И все же чужбина…
Но, может быть, ты сам во всем виноват? Ты был глупым, самодовольным юнцом. Ты все отрицал. Ради самоутверждения. Ведь это ты бросил Париж, а не он тебя. Вспомни брата. Он был проще и лучше. Он жил Парижем, с жадностью впитывал все, и хорошее и плохое.
Брат.
Где-то в Нью-Джерси, в Сомервиле, способный инженер и удачливый бизнесмен, он руководит собственной фирмой. Жена — американка, дети — американцы. Пробежали годы. Мы редко писали друг другу. Иногда звонили по телефону и напряженно вслушивались в интонации знакомого голоса. После сорокалетней разлуки мы оба боялись встречи. Каждый боялся потерять брата, того веселого парня, который продолжал жить в памяти каждого из нас.
И все же встреча состоялась. Брат приехал в Москву со своей новой женой Кэроль.
Совсем недавно он сидел вот на этом диване, и мы смотрели друг на друга. Не отрываясь. С такой теплотой и нежностью, что неудобно писать об этом. Что только не сделает с человеком сорокалетняя разлука! Мы были беззащитны друг перед другом, не способны хитрить. Из гостиной доносились голоса Кэроль и Наташи — они говорили о детях и внуках. А мы молчали, думали друг о друге.
