Дунин-Борковский лежал в богатом гробу, обитом изнутри зеленой тканью, неузнаваемо изменившийся, не похожий на себя, каким его есаул видел в последний раз два года тому назад. В тот день пришло известие, что царь Петр I объявил войну Швеции, и Дунин-Борковский, уже несколько лет, не покидая Чернигова, выполнявший обязанности генерального обозного, собрал у себя в имении за Стрижнем высшую старшину полка во главе с Лизогубом. Генеральный обозный имел крайне болезненный вид и говорил тихим голосом, что было ему несвойственно. С тех пор он стал проводить заседания все в более позднее время, даже ночью, сокращая количество допущенной на него казацкой старшины, в итоге ограничившись полковником и двумя казаками из высшей старшины. В городе стали ходить слухи о необычном поведении генерального обозного, поговаривали, что он не посещает церковь в праздники и ведет затворнический образ жизни.
Сейчас есаул видел в гробу урода. Обычно аккуратно подстриженная седая борода чудовищно разрослась и лежала лопатой на груди, которая вздымалась, будто горб. Стало широким, расплывшимся лицо, приобретя сизый цвет. Нос сильно увеличился и нависал клювом надо ртом; повязка, придерживающая нижнюю челюсть, сползла, отчего приоткрытый рот растянулся почти до ушей, и редкие желтые зубы угрожающе торчали из-под почти невидимых губ, скривившихся, словно в дьявольской ухмылке. Невероятно увеличилось все тело, раздавшись ввысь и вширь, тогда как при жизни генеральный обозный имел небольшой рост и невыдающееся сложение. Толстые пальцы рук с впившимися в них перстнями с самоцветами выглядывали из рукавов кафтана чуть ли не черного цвета. Но даже в этом уроде-гиганте угадывались знакомые черты, и есаул, хоть и с трудом, но узнал генерального обозного, с которым ему приходилось неоднократно встречаться. Теперь ему стало понятно, почему на торжественных похоронах генерального обозного гроб был закрыт. Народу было объявлено, что такова последняя воля умершего, а она свята!
– Бач, який натоптаний! Напився крові християнської! Упир! Виродок бусурманський! Дивись, посміхається! – послышались гневные голоса. Кто-то сунул дымящую трубку в рот мертвецу. – Він і дим пускає! Нажерся крові і вилежується, сил набирає на ніч! Кровопивець!
У Перебийноса в руках оказался заостренный с одной стороны осиновый кол длиной с аршин. Приставив кол к груди мертвеца, казак стал его забивать в тело покойника, мерно ударяя по нему обухом топора. Есаул понимал, что не в силах этому воспрепятствовать, и молча наблюдал за происходящим. Хлынувшая из груди мертвеца кровь имела темный окрас. Перебийнос с наслаждением вбивал кол, пока тот не пронзил труп насквозь.
