.
Когда освящение прекратилось, его вкладчик грубо растёр всё тот же продукты размножения по большому животу женщины, оставив его блестеть на солнечном свете.
— Сука хочет, чтобы её жёстко трахнули, да? Ну, я покажу ей, что такое действительно жёстко, — и так как другие двое продолжали поочередно кусать и шлепать её, он побежал голым только для того, чтобы вернуться через минуту…
…c одной из удочек.
Томное бормотание кружило вокруг непристойного зрелища.
— Давай, Корки, прижми её! — подстрекнул один.
Когда женщина увидела то, что должно было войти в неё, она отреагировала не ужасом, а ободрением! Она передвинула свои обезумевшие руки к обнаженным половым органам, используя пальцы, чтобы расширить входное отверстие и помочь неестественному вторжению.
Послышались улюлюканье, крики и свист, когда крепкая рукоять удочки погрузилась в интимное отверстие женщины; затем усилие её владельца произвело долгий, медленный поршневой эффект. Это было оскорбление всех оскорблений, предельная эксплуатация природы, вызванная болезнью. Всё это время женщина тяжело дышала, её лицо затуманилось, а похотливая ухмылка превратилась в оскал, истекающий слюной. Непристойная ручка удочки продолжала двигаться туда-сюда. Общее хихиканье усилилось, и когда один из них снова прикусил набухший сосок, спина женщины конвульсивно выгнулась, и из ее горла вырвался такой пронзительный крик, что у меня по коже побежали мурашки. Наконец…
Шлёп!
…её последнее требование было выполнено, когда следующий удар по лицу почти её вырубил, она закатила глаза назад; после чего начала дрожать, как в припадке, когда её кульминация, наконец, была достигнута.
Окончательное извлечение ручки доказало, что она достигла приблизительно фута в глубину, каким-то образом, не нарушив хитросплетения матки женщины. Несколько мгновений спустя мужчины рухнули на землю, обессиленные и измученные, а женщина весело вскочила на ноги и с сияющим лицом и с сильным акцентом произнесла:
— Большинство гребанных янки не стоят суходрочки и коричневой форели, но это был отличный трах, а теперь, с вашего позволения, я искупаюсь, — и с этими словами она заковыляла в сторону озера, абсолютно голая и в полнейшем восторге, как будто ничего этого с ней не произошло.
Сумерки
Уныние преследовало меня остаток дня. Будь проклята судьба за то, что бросила такую буйную похоть на мой в остальном кроткий путь. То, что я видел до сих пор, казалось, вызвало глубокое самомнение. Конечно, странные рассказы, которые я сочинял в зрелом возрасте, изобиловали скрытыми отклонениями от нормы в деторождении; я не мог понять, почему наблюдение за ними в реальном мире должно было так меня расстроить. Может быть, в своих маленьких сказках я изливал предположения — или даже фантазии, — которые держал в своем подсознании? Я содрогнулся при мысли об этом.
