Привальщик сорвался с места со скоростью, которую едва ли можно было ожидать от человека его комплекции, и скрылся за загородкой, видимо, пошёл на кухню за расхваленными яствами.
Летта осторожно присела на край скамьи и расстегнула плащ. Юноша опустил поклажу на пол, а сам остался стоять, опираясь кулаками на стол, будто выжидая чего-то. Обстановка казалась вполне мирной, всё располагало к отдыху, по крайней мере, на первый взгляд. И все же ноздри молодого человека трепетали от въедливого смрада чужого отчаяния и страха. Некто, источающий эти эмоции, находился в доме. Хотя точно не в трапезной. Больной постоялец пах бы иначе. Некто, погрязший в бытовых проблемах — тоже. Одно можно было сказать точно — он уже потерял всякую надежду на благополучный исход.
Олаф едва дождался, пока вернётся хозяин, чтобы задать вертящийся на языке вопрос:
— Негусто с гостями?
Смут, расставляющий посуду, пожал плечами и обиженно буркнул в усы:
— Как обычно в этих местах. Все здесь, — потом спросил внятнее, пристально взглянув на Летту. — Стелить в разных комнатах?
— Нет. В одной, — поспешно ответила девушка, словно опасаясь, что её опередит проводник, — но принесите два одеяла, пожалуйста. Мы с братом…
— Братом? — повёл кустистыми бровями привальщик. Былое радушие смывалось с его лица, как плохая краска под струями дождя, он словно уже подсчитывал про себя, сколько намерены сэкономить гости, сначала отказавшись от вина, потом от второй комнаты.
— Братом-братом, — спокойно подтвердил юноша, опускаясь, наконец, на скамью рядом с Леттой и нарочито приобнимая девушку за плечи. — Мы идём с юга и пока не привыкли к вашему климату. Холодно тут у вас, — он незаметно наступил «сестре» на ногу. — Хоть и тёплый сезон. Дождливо.
— Мы доплатим, разумеется, — она брякнула на стол несколько монет, которые тут же, как по волшебству, исчезли в руке Смута.
— Принесу одеяла в вашу комнату, — коротко поклонился привальщик и, наконец, отошёл от стола.
Летта начала с жаркого, отставив в сторону остальные блюда. Олаф же нехотя погрузил ложку в тарелку с ухой — назойливую вонь не перебивал даже аромат ужина. Похлебал без особого аппетита.
Музыкант тем временем начал настраивать тэссеру, подтягивая колки и лениво перебирая струны, добиваясь идеального на его слух звучания. Собрался петь? Или сочинять песню? Давно он тут?
Словно услышав незаданные вслух вопросы, тэссерист затянул:
— Навещаю привал я тоскливой порой,
Отдыхаю душой, наслаждаюсь едой,
