— Вот поймает тебя князь, оттаскает за вихры, и правильно сделает!
— Не, он за это не накажет, сам, поди, охоч… — Харитон вовремя прикусил язык, а то не миновать бы ему взбучки от преданного слуги княжеского, — То есть, там этой водицы столько-о-о-о! Подумаешь, разок помазался! — добавил он жалобно, жалея изрядно, что завёл неприятный разговор при Степане. Презрительный взгляд Анны тоже не подбодрил юнца, да и невестушка ничуть не восхитилась. Уж эти старики! Сами не живут и другим не дают.
Вдруг как из-под земли вырос перед прогуливающимися Аким Зотов.
— Давненько не встречались! С праздничком, дорогие мои! Не угодно ли купить чего господам хорошим?
Степан и думать забыл о коробейнике, а он — тут как тут. Огорчился Крайнов, да поздно уж — заметили знакомца слуги, радостно спешили по расчищенным от снега дорожкам и аллеям. Солдат и слова сказать не успел, а торговца уже окружили и затурсучили, задавая одновременно вопросы и не дожидаясь ответа, сыпали новыми.
— Ох, ты, радость-то какая! — белозубый рот Акима не закрывался ни на секунду, — Вот, полюбуйтесь, какой товар — отборный! А где красотка-то ваша, та — рыжая, я ей от веснушек принёс средство верное.
Среди княжеской прислуги прошёл смешок. Уж непонятно как, но сведения о Фроськиных забавах то ли с князем, то ли не с князем, просочились в самую сердцевину жизни дворца — на «чёрную» половину. Степан знал, что сам держал язык за зубами, Глафира и Анна тоже из его доверия не выходили, так что грешил Крайнов сильно на французского повара да на Перпетую. Гийом всегда любил об амурных шалостях побалакать, а Перпетуя лелеяла свою важность, так и выгодно было ей, чтобы все знали, какую роль она играет в искуплении грехов провинившейся девицы.
— Да ей веснушки тепереча не главное! — заржал Харитон, — Впору отворот шептать да зелья пить.
И весёлые молодцы-лакеи поведал торговцу историю грехопадения Фроськи. Имя кормильца, конечно, не всплывало в шуточках, но только глухой не ведал, кем почитает девушка ночного гостя.
— Да вон она идёт, со своим Змеем-Горынычем! — хохотнули парни и стали забрасывать Перпетую и Фроську снежками.
Приживалка действительно вцепилась в девку мёртвой хваткой и не спускала с неё глаз, заставляла поститься и молиться, строго следила за ней. Фроська не противилась, верила, что порой жестокие указания Перпетуи ей на пользу. Да только польза эта самая никак себя пока не проявляла — как ни старались добровольные помощники Фроськи, а полюбовник всё же исправно являлся к ней, что наводило на мысль — не человек то был.
