В пику голландцу решился Степан заговорить с кастеляншей, сделав вид, что не заметил — при деле работники.
— Как здоровье ваше, Анна Николаевна? — в голосе его слышалась мягкость, как в обращении с ребёнком, с малым Сашенькой.
— Благодарствую, сударь, здорова я, — женщина подняла глаза, красные и припухшие веки нельзя было не заметить.
— На всё воля Божья, — тихо заметил Крайнов, — так на роду, стало быть, у Васятки написано было…
Кастелянша отвернулась и, не сдержавшись, всхлипнула. С другой стороны парадной лестницы отворилась дверь в женские покои и выскользнула Перпетуя с молитвенником в руке, старым, припрятанным, небось, ещё со времён её почтенного служения в арсеньевских палатах.
— Плачь, голубица, плачь, — проскрипела приживалка, заметив движение Анны — та стояла в дверном проёме, дверь в половину князя почти никогда не закрывалась, — нехорошей смертью отрок скончался, тёмной…
— Двадцять три, двадцять чьетыре… — забубнил вслух Ван Келлер, — нельзя сдесь разговарьивать, пошла вон!
— А я пойду, пойду, — сладко пропела Перпетуя, — только ты, касатик, в день Страшного Суда не отмахнёшься от ангела смерти, ишь, шипит на меня, змей подколодный! — она плюнула в сторону мажордома. И между ними завязалась перепалка, нередко вспыхивавшая не только в отсутствии князя, но и при нём, на потеху честного народа. Вот и сейчас Степан Крайнов не без удовольствия слушал взаимные обвинения приживалки и Ван Келлера, и даже на бледном лице Анны мелькнула тень улыбки.
— Нехристь! — бросила самое страшное своё обвинение Перпетуя.
— Я есть добрый христьианин, в Господа верую, — возмущенно отбивался красный от гнева голландец, — а — тёмная ведьма, я на тебя жалобу подам в Священный Синод! Я посещаю лютеранскую церковь!
Ссора привлекла в покои прислугу, даже из женской половины робко выглядывали мамки, ходившие за барышнями да горничные княгини и сестрицы её. Боясь потерять репутацию, мажордом свернул бумаги и повелительно отослал кастеляншу, разогнал лакеев, притопнул ногой на девушек. Посмеиваясь в усы и не слушая замечания Ван Келлера, что негоже по парадной лестнице расхаживать челяди, Степан спустился вниз. Так до людской было ближе, и Крайнов пренебрегал недовольством дворецкого, если князя не было дома.
В людскую спустилась и Перпетуя — она почитала себя победительницей в споре с упрямым голландцем и жаждала общения. После странной смерти Васятки многие из чёрной прислуги стал внимать приживалке с бòльшим вниманием, чем ранее. Среди них самой ярой поклонницей блаженной числилась Глафира, действительно глубоко раскаявшаяся в том, что была строга к мальчишке.
