– Давайте отнесем его к доктору Ипполиту? Давайте… давайте… – кричала Спичка, плача от бессилия.
Она не могла сдвинуться с места, парализованная страхом.
Трясущийся Обрубок выбрался наружу, мальчики молча последовали за ним. Оставаться в бывшем доме, превратившемся теперь в могилу, было невыносимо. Вся банда сгрудилась вокруг главаря, который присел, ссутулившись, на краю набережной. Он не произносил ни слова. Словно в насмешку стояла прекрасная погода, припекало солнце. Все думали об одном и том же: на месте Сопли мог оказаться любой из них.
– Надо его… к доктору… – как заведенная повторяла Спичка.
– Он м-мертв, – попытался урезонить ее Заика.
Плакса во все глаза смотрела на старших, не особо понимая происходящее. Она видела, что Сопля куда-то делся. Но думала, будто они не могут вернуться домой из-за канализационной вони, поднимавшейся от сдвинутых в сторону железных листов.
– Но… но… – твердила Спичка. – Это хороший доктор… Ты сам говорил, он может всё… Он спас тебе руку…
– Слишком поздно, Шарлотта! – рявкнул Обрубок, вскакивая.
Он отбежал на сотню шагов вдоль берега, пытаясь справиться с подступившими слезами, потом вернулся.
– Они его мучили… Они его… А я… я…
Он попытался вздохнуть. Опустил глаза и произнес еле слышно:
– Сопля еще спал, когда кто-то стал отдирать железо, закрывавшее вход. Я заорал ему, что к нам ломятся жандармы… чтобы он просыпался… но он… ничего не соображал со сна… я поднял лист железа, там, под столом… я… я… спрятался…
Обрубок по-прежнему смотрел в землю.
– Я не видел их. Только звук шагов у меня над головой. Они что-то говорили. Но я не мог разобрать слов… сквозь железо… Но его я слышал. Я слышал его… слышал…
Пластинку заело. Взгляд Обрубка помутнел и остановился.
– Ты испугался. Это нормально, – попыталась успокоить его Спичка.
Она осторожно приблизилась, протянула руки, чтобы обнять. Обрубок дернулся и истерически заорал:
– Я слышал, как он визжал! Он визжал! Долго-долго-долго! Это… это…
Главарь захлебнулся криком и заглох. Все потрясенно молчали. Казалось, мир встал с ног на голову, если младшим приходится утешать старшего. Они не знали, как это делается. Они растерялись.
– Я испугался. Я трус. Я… не гожусь в главари…
– Заткнись! – резко оборвала его рыженькая.
Глаза у нее покраснели, черты лица были искажены.
И снова потянулась бесконечная, невыносимая тишина – самая жуткая из всего, что им довелось пережить. Дети стояли, не двигаясь с места, не глядя друг на друга…
