Эх, Рыбаченко, Рыбаченко!
Следующая монета вызвала грусть узнавания — тонкий серебряный кружок, гладкий, без всякого изображения с одной стороны и с украинским трезубом с другой. Именно так старуха описывала брактеаты киевского князя Владимира Ольгердовича… Монета Ревы.
На нумизматическом альбоме, кроме пальцев Гены, было еще и множество отпечатков Ореста Петровича. Просмотрели весь дом — больше нигде ни одного его отпечатка не обнаружили. Только на этом альбоме и на этих монетах.
— Тут есть кое-что, — услышал капитан за спиной голос Козинца.
Василь Тарасович высунулся из-за двери, ведущей в соседнюю комнатушку. Сквира кивнул и направился за ним.
Они оказались в просторном помещении с ванной. Вода в дом проведена не была, и, чтобы умыться или устроить стирку, ее требовалось наносить из колодца и нагреть в кастрюле.
— Глядите, что я нашел в выварке, — Козинец приподнял крышку.
Кастрюля была доверху заполнена водой, в которой отмокало белье. Ручкой швабры лейтенант сдвинул полотняный ком в сторону и показал пальцем на дно. Внизу что-то лежало. Небольшой, красный, завернутый в несколько слоев целлофана прямоугольник.
— Паспорт, — сказал Василь Тарасович. — Зуб даю — паспорт Ревы.
Сквира молчал.
— Проверю, освободились ли понятые, — Козинец исчез за дверью.
Капитан безмолвно наблюдал, как в воде расправляется белье. Если там действительно паспорт Ревы, то положить его туда мог только убийца.
Криминалист, все это время торчавший в ванной, обернулся.
— Северин, по поводу окон… Все закрыты на шпингалеты. И форточки тоже. Кое-где рамы заколочены…
Запертое помещение. Дверь закрыта на ключ и изнутри подперта стулом. Все окна заперты и даже «кое-где заколочены». Отверстий в крыше, полу и стенах дома нет. Внутри — труп с раной от бритвы на шее. Сама бритва лежит на полу, под свесившейся рукой. На рукоятке — отпечатки хозяина дома, а поверх них — потеки его крови. И мотив страшного поступка у погибшего имеется — он, похоже, три дня назад убил своего учителя…
— Точно окна не открывали?
— Ржавчину не наколдуешь. Открывали бы — на ней были бы видны свежие следы.
— На каждом окне? — настаивал Северин Мирославович.
— Да. Даже на том, которое ты высадил, когда влезал.
Сквира оглянулся. В ванной они находились одни.
— Дядя Слава, — он понизил голос, — нет записки. Чистого самоубийства… ну… не получается…
— Решать тебе, барашек, — криминалист развел руками. — Если бы в момент смерти рядом с Рыбаченко был еще кто-то, как бы тот человек смог выйти? Мертвец не запер бы за ним дверь. Спрятаться здесь негде, сам видишь…
