— Нет записки…
— Нет, — согласился криминалист. — Но ты же знаешь, барашек, не всегда самоубийцы их оставляют…
Да, Сквира это знал. Как и то, что такое случается крайне редко.
— А входная дверь?
— Стул подпирал ручку. Замок был закрыт на два оборота. На язычке ключа свежих царапин нет — ни круговых, ни продольных. Да и вообще там царапин практически нет. Однозначно дверь запирали изнутри. Такое снаружи без явных следов не подстроить…
В проеме двери возник Козинец.
— …Так что, товарищ капитан, — тут же официальным тоном заговорил криминалист, — протокол раньше полудня я оформить не успею.
Василь Тарасович бросил на него удивленный взгляд, но раздумывать не стал:
— Понятые сейчас заняты. Я бы пока вам кое-что в прихожей показал…
Северин Мирославович кивнул и последовал за ним.
В прихожей, служившей одновременно и кухней, Козинец остановился.
— Видите чистый стакан?
Рыбаченко не отличался тягой к чистоте. Вымытой посуды у него просто не было — сетка над мойкой пустовала. Зато в раковине валялись вилки, ложки, стаканы, чашки, тарелки самых разных калибров — все с остатками пищи.
— Зацените: в этих завалах — один стакан, самый нижний не имеет остатков бухла, на нем нет следов жратвы с окружающих тарелок, и вообще, он весь светится чистотой. А заныкан почти на самое дно.
— Ну и что?
— Зачем совать чистый стопарь в грязную посуду?
Сквира молчал.
— Ну, зачем? — настойчиво переспросил Козинец.
Северин Мирославович устало посмотрел на лейтенанта. Ему бы в школу КГБ! Тогда бы знал, что на любом месте преступления такого типа вопросы можно придумывать тысячами. Схоластика сплошная…
— Это догадки, — сказал капитан. — Зафиксируйте, изымите на экспертизу, но с выводами пока…
— Там же, кстати, две чистые тарелки, — не унимался лейтенант. — Я проверю отпечатки пальцев.
— Проверяйте, — Сквира пожал плечами. — Хотя… Выпил Гена воды, простой воды, и бросил стакан в мойку, даже не подумав, что тот, вообще-то, все еще чистый.
Василь Тарасович покачал головой и принялся разбирать посуду.
У его ног стояли мусорное ведро, пустые бутылки из-под вина и водки и какой-то небольшой ящик.
— В мусоре тоже придется покопаться, — заметил Сквира.
— Обязательно, — не прекращая своей работы, ответил Козинец.
— А что за ящик? — капитан стукнул ногой по стенке.
— Пустой. Старый, довоенный еще. Внутри банки. Тоже старые, таких теперь не лабают. И тоже пустые. Отпечатки только Рыбаченко.
Сквира нагнулся и поднял ящичек. Крепкие еще стенки были выкрашены изнутри и снаружи под вишневое дерево. За многие годы краска выцвела. Сверху налипли грязь и известка. На одной из стенок изнутри можно было еще прочесть надпись полуосыпавшейся позолотой «Raszewski i Syn. Sklep. Włodzimierz Wołyński, 1939».
