— Я бы спросил у него, — продолжил кавалер, — кажется ли ему эта ночь столь же восхитительной, как и нам с вами.
Восклицание кавалера вывело нас из задумчивости, и вскоре странная его мысль вовлекла нас в беседу, предугадать занимательное развитие которой мы тогда еще были совершенно неспособны.
Граф. Порочным сердцам, дорогой мой кавалер, неведомы ни прекрасные ночи, ни прекрасные дни. Они могут развлекаться или скорее одурманивать себя развлечениями, но истинных радостей не бывает у них никогда. Полагаю даже, что они совершенно невосприимчивы к тем впечатлениям, которые доступны нам с вами. А впрочем, да будет Господу угодно держать их от нашей лодки подальше.
Кавалер. Стало быть, вы полагаете, что злые несчастливы? Хотел бы и я так думать — только вот каждый день приходится слышать, что им во всем сопутствует удача. И будь оно так на самом деле, я бы слегка огорчился тем, что Провидение откладывает исключительно для будущего мира наказание злых и вознаграждение праведных. На мой взгляд, небольшой расчет с теми и другими уже в этой жизни ничего бы не испортил. Именно поэтому я бы и хотел, чтобы злым и в самом деле были недоступны, по крайней мере, некоторые ощущения, приводящие нас в восторг. Сознаюсь: для меня этот вопрос довольно темен. И вам, господа, вам, столь искушенным в подобного рода философии, следовало бы поделиться со мною своими мыслями на сей счет.
Pour moi qui, dans les camps nourri d£s mon enfance,
Laissai toujours aux cieux le soin de leur vengeance.
Признаюсь вам, что я плохо себе представляю, каким образом Господу угодно вершить свой суд. И, сказать по правде, когда задумываюсь я о том, что творится на свете, мне начинает казаться, что если Господь и карает уже в этой жизни, то, во всяком случае, делает он это не торопясь.
Граф. Стоит лишь вам пожелать — и мы бы могли посвятить наш вечер исследованию этого вопроса. Сам по себе он не сложен, но его запутали софизмы Гордыни и ее старшей дочери — Безверия. С огромным сожалением вспоминаю я о тех пирах, драгоценные памятники коих оставила нам древность. Дамы, без сомнения, любезны, и чтобы не одичать, нужно жить рядом с ними; имеет свои достоинства и многолюдное общество, и необходимо уметь предаваться ему с охотою. Но когда все обязанности, налагаемые обычаем, исполнены, я нахожу вполне уместным, чтобы мужчины собирались порой для рассуждений — пусть даже и за столом. Не знаю, отчего мы уже не подражаем в этом отношении древним. И не кажется ли вам, что обсуждение какой-нибудь глубокомысленной проблемы займет наше время куда более полезным и даже приятным образом, чем пустые или достойные порицания разговоры, которым мы его обыкновенно посвящаем? Прекрасная это была, на мой взгляд, мысль: посадить за одним столом Бахуса и Минерву, воспретив первому его вольности, а второй — ее педантство. Бахуса у нас больше нет, да к тому же маленький наш симпосий
