отвергает его решительно; зато Минерва наша — лучше, чем Минерва древних. Так пригласим же ее выпить с нами чаю; она приветлива, не охотница до шума, — надеюсь, она не откажет.
Отсюда вам уже видна небольшая терраса над входом в мой дом, покоящаяся на четырех китайских колоннах. Кабинет с книгами выходит прямо на этот своего рода бельведер, который, если угодно, вы можете называть большим балконом. Именно там, сидя в старинных креслах, я безмятежно ожидаю мгновений сна. Дважды, как вам известно, поражал меня гром, и я уже лишен права на то, что толпа зовет счастьем. Признаюсь: прежде, чем я окреп в целительных размышлениях, мне слишком часто случалось задавать себе вопрос: «Так что же у меня теперь осталось?» Но совесть, услышав ответ: Я сам,>(5) заставляла меня краснеть от стыда при виде собственной слабости, и уже давно не испытываю я искушения сетовать на судьбу. Как раз там, в моей обсерватории, чаще всего и переживаю я восхитительнейшие минуты. Порою я предаюсь возвышенным мыслям, и они нечувствительно приводят меня в состояние, близкое к самозабвению. А иногда, словно добрый чародей, я воскрешаю почтенные тени. Когда-то были они для меня земными божествами, теперь же взываю я к ним как к духам-хранителям. И часто мне видится, будто они подают мне знаки, — но стоит лишь устремиться к ним навстречу, как милые сердцу воспоминания вновь обращают меня к тому, что у меня еще осталось здесь, и жизнь кажется такой прекрасной, словно я до сих пор не вышел из возраста надежд.
Когда же измученное сердце просит отдыха, на помощь приходит чтение. Все мои книги здесь, под рукою: ведь я обхожусь немногими, ибо давно убежден в совершенной бесполезности множества сочинений, до сих пор пользующихся высокой репутацией.
Сойдя на берег, друзья заняли места за чайным столиком, и разговор возобновился.
Сенатор. Я рад тому, что остроумная реплика г-на кавалера навела нас на мысль о философском симпосии. Ибо не найти предмета более увлекательного, чем тот, коим нам предстоит заняться: счастье злых, несчастье праведных! — здесь заключен страшный соблазн для разума человеческого. И можем ли мы провести наш вечер лучше, нежели посвятив его исследованию этой удивительной тайны божественной метафизики? Нам предстоит — насколько это позволено слабым силам человеческим — измерить в совокупности пути Промысла в управлении моральным миром. Но предупреждаю вас, г-н граф, с вами может приключиться то же, что и с султаншей Шахерезадой: одним вечером вы не отделаетесь. Не думаю, что мы дойдем до тысячи и одного — это уже болтливость, — но возвращаться к нашей теме мы будем чаще, чем вы полагаете.
