> И не замечательно ли, что Овидий>(10) описывал человека совершенно в тех же выражениях, что и св. Павел? Эротический поэт сказал: «Вижу благо, люблю его, но зло соблазняет меня»,>1,1 между тем апостол в изящном переводе Расина>(13) говорит:Je ne fais pas le bien que j’aime,
Et je fais le mal que je hais.>25>>26
Когда же цитированные мною философы уверяют нас, что пороки человеческой природы принадлежат «более отцам, нежели детям», совершенно ясно, что они не ведут речь о каком-то конкретном поколении. Но если это утверждение останется столь неопределенным, то оно утратит всякий смысл — так что нам не остается ничего другого, как отнести его к порче изначальной, а следовательно, всеобщей. Платон говорит, что «созерцая самого себя, он не в силах постичь, кто пред ним: чудовище ли, злее и коварнее Тифона, или существо нравственное, кроткое и благое, которое причастно божественной природе».>11 (13) Он добавляет, что человек, мучительно влекомый в противоположные стороны, может творить добро и жить блаженно, «только лишь подчинив ту способность души, в которой коренится зло, и освободив ту ее часть, где пребывает орган добродетели».>4(м) Это вполне христианское учение, ибо нельзя яснее и недвусмысленнее признать первородный грех, — так какое же нам дело до расхождений в словах? Человек зол, невероятно зол. Бог ли создал его таким? Нет, конечно, и сам Платон спешит ответить, что «благое существо не желает и не творит никому зла». Значит, это мы сами пали — но каким
образом? Та порча, которую Платон видел в себе, не была чем-то свойственным лишь ему, и он, разумеется, не считал себя более испорченным и злым, чем его ближние. А значит, Платон говорил в сущности то же, что и Давид: «Мать моя зачала меня в грехе»,>(|5) и если бы эти выражения пришли ему на ум, он бы их не колеблясь использовал. Итак, если всякое вырождение не может быть ничем иным, кроме как наказанием, а наказание предполагает преступление, то разум сам по себе, без помощи откровения вынужден прийти к идее первородного греха. Ибо наша роковая склонность ко злу есть истина, доказанная чувством и опытом; о ней свидетельствуют все эпохи, и склонность эта, всегда более или менее превозмогающая совесть и закон, беспрестанно порождала на земле всякого рода прегрешения и проступки, — а потому человек никогда не мог признавать и оплакивать свое прискорбное состояние, не исповедуя тем самым тот горький догмат, о котором я веду речь. Ибо не может он быть злым, не будучи дурным, дурным — не будучи испорченным, испорченным — не будучи наказанным, наказанным — не будучи виновным.
