— Сударыня! Мадам! Ваша милость! Что вы берете? Разве ж это калач? Извольте посмотреть!
И он взял со своего прилавка пышную шаньгу и, бросив с размаху на землю, наступил на нее тяжелым сапогом. Нежная шаньга вздохнула, сжалась, как вата, и только ее круглые золотистые края возвышались по бокам пыльного сапога. Купец поднял ногу и отошел в сторону. А шаньга лежала, лежала спокойно и вдруг, на удивление всем и к торжеству ее хозяина, стала тихонько распрямляться и снова подниматься вверх.
Все с восхищением смотрели на шаньгу. А она все поднималась, все круглела и наконец опять стала такой же нежной и пушистой, как была. Только янтарная корочка потрескалась и вокруг на земле сверкали золотистые крошки.
— Вот это калач! — сказал русский купец.
— Шанго! Шанго! — кричали одобрительно китайцы.
И все дружно решили, что тетя Дуня должна купить калачи у русского купца.
Глава XV. ПЕРВЫЕ НЕВЗГОДЫ
Однажды в весенний тихий день, когда нежные лепестки яблонь уже осыпались, оставляя красные усики тычинок, тетя Дуня возвращалась с базара. Она увидела около своей квартиры на зеленой траве ползающего ребенка. Его сторожил ирландский сеттер. Девочка ловила пухлой ладошкой душистые, напоенные солнцем лепестки, а рыжая собака с серьезной мордой деловито оттаскивала девочку за подоткнутый сзади подол платьица и грозно лаяла на курицу, когда та, косясь одним глазом, близко подходила к ребенку. Эта девочка была маленькая Надя. Мама оставила ее во дворике с собакой, а сама пошла в округ узнать о своем назначении в школу.
Тетя Дуня взяла, конечно, девочку домой. Накормила и ребенка и собаку и все поглядывала в оконце из своей маленькой кухни. И когда наконец мать вернулась из округа, который находился рядом с генеральным штабом, где служил Василий Матвеевич, тетя уговорила ее зайти и рассказать, как она очутилась в их городе.
Так началась дружба тети Дуни с Надиной мамой, дружба, которая их связала на всю жизнь. И, хотя мама получила место в маленьком приморском городке, Василий Матвеевич выхлопотал, чтобы Надю зачислили как сироту в институт на казенный счет. Теперь Надя училась в большом городе, и тетя Дуня заменяла ей мать.
В воскресенье после завтрака в институте бывал приемный день. То и дело открывались стеклянные двери, и швейцар Никита торжественно произносил:
— Барышню Петрову! Мамаша пришли.
И девочка стрелой неслась в белый, украшенный мраморными колоннами зал. Там уже пестрели мундиры, чернели фраки, слышался сдержанный говор, струился смешанный запах тонких духов и свежих цветов.
