Никита опять раскрывал дверь в классную и с усмешкой говорил:
— Барышню Морозову! Тетушка Матях пришли.
Надя, раскрасневшись, бежала в приемную, где посреди зала в каком-то старомодном платье и в шляпе, напоминающей поникший гриб, стояла тетя Дуня в своих носатых ботинках. На одной руке у тети висел большой сак, а в другой она с трудом держала увесистую корзину, откуда вкусно пахло жареными цыплятами и миндалем. Инспектриса с красными пятнами на щеках и дежурная дама пытались уговорить тетю отдать корзину швейцару.
— Ведь можно подумать, — говорили они, — что детей не кормят! Посмотрите, все приходят с подарками, но это цветы, пирожное или конфеты. А что делаете вы? Ведь это неприлично!
Они старались по крайней мере заманить тетю за колонны, чтобы никто ее не видел. Но тетя гордо стояла посредине зала, совершенно не двигаясь с места, широко расставив свои сильные ноги, и громко возмущалась:
— Да где же это слыхано! Детей морят голодом и попотчевать не дают. Ведь у меня все свое, не краденое!
Нарядные дамы зажимали уши, и казалось, даже стены института возмущались этим небывалым нарушением принятого этикета.
— Ух, прости меня господи! — говорила тетя и грузно опускалась сразу на два стула.
Глаза ее сверкали гневом, и она, как наседка, прикрывала свою корзину руками. Около нее грустно сидела Надя. На ее опущенных ресницах дрожали слезы.
А лицо было полно детского недоумения перед толпой нахлынувших огорчений. Однако материнская любовь и здесь пришла Наде на помощь. Надя вспомнила, как трогательно мать гордилась тетей Дуней. Как часто ее ставила и себе и другим в пример.
«Вот какая наша тетя Дуня умница, — говаривала мать. — У нее руки золотые. А в глазах светится душа».
И Наде все в тете Дуне, как и в облике матери, казалось прекрасным. А здесь, в институте, над тетей смеются. Смутно Надя понимала, что смеются именно над тетиной бедностью и старомодностью. Обида душила Надю. Но вместе с обидой закипало и возмущение против этих спесивых нарядных людей. А тетя Дуня в старенькой шляпке и в смешных носатых ботинках как бы возвышалась над всеми и представлялась самой смелой, самой красивой и самой дорогой.
А тетя тем временем распаковывала корзинку и, вынимая душистый пирожок, громко говорила:
— Ешь, ешь, никого не слушай. Тут на всех твоих подружек хватит. Ишь жулье, прохвосты!..
