– Бригелла, Уберто, Грациано, Коломбина…
– Марюта? – неверяще прошептал Ржавый, глядя на куклу, изображавшую служанку. – Карась, вон же Марюта!
– Теперь уже нет, – согнулся в полупоклоне Малетто. – Это Фьяметта.
– На перо падлу надо ставить. – Карась тряхнул рукой, со щелчком выкидывая узкое лезвие ножа, другой он отодвинул застывшего Ржавого себе за спину. – Ну что, псина, айда к блатному?
– Идиото, – даже как-то с жалостью посмотрел на него итальянец. – Ну почему все сразу хотят меня убить, и никто не хочет посмотреть перед этим мой гениальный спектакль?
– Я театры не люблю, там в буфетах коньяк бодяжат. – Кошачьим шагом Карась начал приближаться к итальянцу, на его лице играла улыбка. – Начальник, ты же на суде покажешь, что это была самооборона?
– Меня здесь вообще не было, – ответил Герман, обходя кукловода с другой стороны.
– Нет, нет, нет. – Малетто сделал два шага назад. – Надо говорить: «Нас больше не будет».
Он снова хлопнул в ладоши и крикнул что-то на итальянском.
Колька даже не заметил, как маленькие фигурки спрыгнули с крыльца дома и подбежали к ним.
– Ай! – нож Карася упал на землю, в его руку вцепилась кукла в костюме служанки. Вслед за ножом на снег брызнула кровь, похоже было на то, что мелкая тварь попросту вгрызлась в руку вора.
Что было с Германом, Колька не видел, поскольку его шею захлестнула тонкая, но очень прочная нить, перед глазами появилось кукольное детское лицо в колпаке и круглых очках.
– Хи-хи-хи, – издевательски пропищала игрушка, а после начала затягивать удавку все сильнее.
Перед глазами Кольки поплыли круги, ноги подкосились, уже стоя на коленях, он вцепился руками в нить, пытаясь ее разорвать или хотя бы растянуть…
– Что же ты делаешь, лиходей! – как будто сквозь вату услышал Колька. – Снова ты за свое!
– Уйди, старик, – в голосе Малетто прозвучала неподдельная злоба. – Я пожалел тебя в прошлый раз, в этот не пощажу!
– Пожалел ты, как же, – голоса стали уплывать вдаль, в ушах бешено застучало, и Колька понял, что это, похоже, конец…
Именно в этот момент он почувствовал, что может дышать. Судорожно вздохнув, Колька схватился за горло – нити не было.
– Братие! – голос старика был силен и звонок. – Нет мне прощения, то мне ведомо, но и не себе я помощи прошу! Души-то детские пожалейте, безвинны они. Помогите мне, братие, не совладаю я один с ним!
Гулкий и глухой удар колокола ошеломил Кольку, он шел как будто из-под земли.
– Чего это? – услышал он шепот Карася.
