В полдень привезли обед. Пойма большая, всех в кучу не соберешь, и, начиная с ближнего к Большим Пустошам конца, обед развозили в термосе по всей пойме. Сенокосильщики, подборщики, стоговальщики обедали в дальнем краю. Собрался почти весь класс: Шеломов, Игнашов, Рюмахин, Поляков… Девчонки… Даже Татьянка со своим медпунктом. Игорь после разговора с Русаковым о сенокосной бригаде был не очень общителен и не скрывал своей обиды на ребят. Они поддержали председателя. Вот так комсомольская солидарность! Но он больше делал вид, что недоволен. А сам был захвачен общим настроением и работал как зверь. Он был таким, как всегда: что бы ни случилось, свое дело он выполнял свято и, словно на зло своим противникам, еще лучше, чем обычно. Когда Игорь подсел к обедающим, Нинка Богданова сказала ему из самых лучших побуждений и желая примирить его с Русаковым:
— Ты, Игорек, не прав. Ну посмотри, сколько травы повалили, сколько уже высушено. А что бы сделали мы одной своей бригадой?
— А то же самое, если не больше.
— Все-таки упрямо держишься за ручную косьбу?
— Чепуха. Я всю ночь думал и пришел к выводу — надо было на косьбе создать две бригады. Одну нашу, механизированную, а другую из большепустошцев — на сушке, возке, сгребании. Вот тогда мы были бы действительно во главе и для примера.
Нинка улыбнулась. Внешне, конечно, новый проект Игоря выглядел заманчиво. Но она видела всю его бесполезность. На сенокосе труд механизаторов перемежается с ручным, и выделить в одну бригаду одних и в другую других просто невозможно. Так о чем тут снова спорить?
Игорь не ответил. Но совсем не потому, что его убедила Нинка, или не нашелся, что ей ответить. Просто он увидел, как совсем близко, на повороте, остановился председательский вездеход — и из машины вышел Русаков, а спорить при нем он не хотел.
Иван Трофимович подошел к ребятам и оглядел бескрайнюю даль поймы. Он был хмур, явно чем-то встревожен, и все невольно умолкли. Наверное, что-нибудь не так сделали — быть разносу! Но Русаков опустился на землю рядом с Татьянкой и весело спросил, заглядывая в термос:
— Рад бы поесть, и есть что поесть, да нечем… Вот уж верно: дорога ложка к обеду.
— Я пообедала, — Татьянка протянула ему свою ложку.
— А не объем?
— У Игоря сегодня плохой аппетит, — сказал Игнашов. — Так что можете не стесняться, Иван Трофимович.
— А если я твоего прихвачу?
— Опоздали. Я свое съел, — и Игнашов похлопал себя по животу.
Как всегда после обильной еды, Игнашов был склонен ко всякого рода меланхолическим размышлениям.
