.
Анну Григорьевну тревожило другое. Она считала Дундича суженым и в то же время боялась, как бы дочка не осталась молодой вдовой. Уж больно у Дундича, как рассказывают бойцы, горячая голова. Не носить ему ее долго. Мать, не таясь, говорила об этом дочери.
— Да что вы, мама, — возражала Мария, — раньше времени его хороните. Ваня говорит, что на Дону его не убьют.
— Почему, дочка? Он что, железный или заколдованный?
— Говорит, что убить некому.
Матери, как и дочке, нравился Дундич. Его любили не только взрослые, но и дети. В свободное от службы время он играл с хуторскими ребятами в «великую кобылу», «пчелку» — в игры своего детства. Ему нравилось, когда Шурик, внук Анны Григорьевны, гарцуя на хворостинке, собирал хуторскую «кавалерию» и вместе с ней «рубился» насмерть с Мамонтовым. Быть может, в минуту таких «сражений» Олеко вспоминал свое детство, когда он на таком же «ретивом коне» «рубил» турецкую конницу.
— Шурик, — говорил он Самарину-младшему, — из тебя выйдет хороший юнак.
— «Юнак», дядя Ваня, — это «юноша», да? — спрашивал мальчик.
— По-сербски — это воин.
— А хлеб как по-вашему называется?
— Хлеб.
— А глаз?
— Око.
— А вода?
— Вода.
Увидев Марию, несущую на коромыслах ведра с водой, Дундич пошел навстречу, взял ведра и, повернувшись к Шурику, сказал:
— По-нашему, по-сербски, «работящая» называется «вредная». Вредная ли Мария?
— Нет, хорошая, — протянул Шурик.
Мальчик радовался, когда с помощью Дундича он обнаруживал сходство сербских слов с русскими, и сердился, когда ему это не удавалось.
Потом перешли к цифрам: один — один, два — два, три — три, четыре — четыре.
— А «сорок» как будет, дядя Ваня?
— Четрьдесять…
Как-то под вечер Сашко Сороковой зашел на самаринский баз[15].
— Здравствуй, товарищ Четрьдесять, — приветствовал его мальчик.
Сашко улыбнулся, а Дундич рассмеялся: вот, оказывается, почему мальчик интересовался, как по-сербски будет «сорок»!
Однажды, когда Мария готовила ужин, Шурик застал Дундича одного в хате. Мальчик по привычке подошел к нему, сел на колени и, увидев в глазах Дундича слезы, воскликнул:
— Тебя зовут храбрым, а ты плачешь, как маленький.
Он привык видеть Дундича веселым, а тут вдруг слезы. Мальчик побежал на кухню к Марии.
— Зачем дядю Ваню обидела? Он плачет…
Мария бросилась в горницу. За столом, склонив голову, сидел Дундич. По щекам катились слезы. Он не стыдился их.
— Ваня, что с тобой?
— Со мной ничего, — глухо произнес Дундич. — Меня пули не берут, а Колю Руднева взяли… Под Бекетовкой кадеты убили. Какой человек! Он для меня братом был.
